Ядвига Симанова - Восход памяти [litres]

Константин твердо сжал ладонью локоть Марианны. Девушка, не ожидав, пронзила его острым взглядом. Но ответный взор был мягок и нежен, а спокойный голос без единой запинки произнес:

– Я никогда не позволю испытывать на тебе опасное экспериментальное устройство. Не для того я все тебе рассказал. Я разберусь с Вихрем, обязательно разберусь, но не такой ценой.

Тем вечером Константин не находил себе места. Он был озадачен. Ощущение, что он упустил нечто важное, не оставляло его ни на минуту. Но впервые за все время с момента провала эксперимента его мысли занимал не Вихрь . Он, нарезая круги по полупустой комнате своей холостяцкой квартиры, то брал со стола мобильник, снимал блокировку с экрана, то резко швырял телефон обратно на стол.

Сквозь незашторенное окно в комнату глядела луна, сколотым блюдцем разлегшаяся на темной скатерти безоблачного неба. «Три памяти единого… – повторял про себя Константин. – Что-то здесь не так…» Наконец, решившись, он поднял мобильник и набрал номер.

– Извини за поздний звонок, – проговорил он, дождавшись ответа. – У меня к тебе дело, не терпящее отлагательств.

Абонент на другом конце внимательно слушал.

– Ты не мог бы посмотреть для меня историю болезни одного пациента с параличом? Имя? Марианна Иванова.

Марианне той ночью снился Вихрь. Во сне он представлялся всеохватным, яростным, безудержным и что самое страшное – относящимся непосредственно к ней. Он протягивал к ней свои резонирующие щупальца, и каждая клеточка ее тела испытывала точечные колющие удары тока, и воронка все сильнее затягивала ее, лишая воздуха. Резонирующая субстанция становилась все плотнее и плотнее, и девушка с ужасом поняла, что следующего вдоха не будет, Вихрь поглотит ее целиком… Как вдруг наступило пробуждение.

Марианна очнулась в полной уверенности, что кошмар снился ей не впервые. Она вспомнила, что Вихрь уже не раз врывался в ее сны, лихорадя ужасом неминуемой гибели, задолго до того, когда молодой ученый поведал ей о нем.

Бусинка, так звала ее мама, находилась внутри вихревой воронки, которая делала ее еще более беспомощной и слабой, беззащитной перед всеобъемлющей силой воздушного потока гигантского смерча. Вихрь капля за каплей вбирал в себя ее последние силы; ее мысли, все ее сознание оседало на плотных стенах вихревой петли. Она знала – так надо, знала, что Бусинки скоро не станет, Бусинка уйдет насовсем. А была ли Бусинка на самом деле? Мама Мэв говорила, что не было. То была не Бусинка, не настоящая она, то был страх, фиолетовой дымкой окутавший золотистое сияние чистого света.

– Не бойся потеряться в Вихре, – говорила мать. – Отпусти страх, отпусти себя, отдай все наносное буре! Пускай пыль сгинет! Останется свет! И свет будет помнить!

– Что будет помнить свет? – спрашивала Бусинка.

– Свет будет помнить Гидру. Запомни: Смерть – это Гидра! Не дай Гидре поглотить тебя – нигде и никогда!

Бусинка растекалась, вливаясь в Вихрь , отпустив страх, исчезала насовсем, исполненная верой в память, которую обещал сберечь золотистый свет.

Но это случилось после… А до того они с матерью Мэв заняли место в маршрутке. Маршрутка связывала между собой узлы – промежуточные станции между вершинами бурых гор и раскаленными песками красной пустыни. В глубинных недрах земли везде преобладали оттенки красного, спертый воздух сочился жаром. Выживать в таком месте могла лишь раса наинижайших потребностей. Если взглянуть на обитателей недр глазами обыкновенного человека, то в среднестатистическом восприятии возникнет неприглядный образ существа, более всего напоминающего таракана, только перемещающегося на двух ногах и окруженного ореолом фиолетового сияния.

Однако не все обитатели недр излучали фиолетовый свет. Некоторые сияли, словно густой красный бархат; их головы украшали рубиновые диадемы, на передних лапках сверкали алмазные браслеты, а тонкие шеи едва удерживали тяжесть золотых цепей. Красные никогда не становились пассажирами маршрутки – то был удел фиолетовых, тех из них, кто вытянет жребий. Пассажиров маршрутки всегда выбирали из фиолетовых. Красные, подгоняя пиками, заталкивали их в ржавую машину с облупившейся некогда белой краской, пока драндулет не набивался до отказа. Для перевозки всех пассажиров иногда требовалось совершать несколько рейсов, и старая развалюха снова и снова прибывала на станцию.

Никто из фиолетовых не знал точно, что ожидает их в конце пути. Назад маршрутка всегда приезжала пустая. Почему пассажиры не возвращались – не знал никто… Никто, кроме Мэв, матери Бусинки. Мэв могла видеть дальше, за горизонт, – о ее ви́дении было ведомо всем, но в тайне оставалось то, что она умела смотреть в дальнюю даль — туда, где огненная лава съедала яблоко красного неба, – и дальше – в неизведанную пустоту, безвременье и покой.

Безмолвие было бы идеальным финалом их печальной жизни, но, к несчастью, отнюдь не безмолвие ожидало пассажиров на конечной станции. Мэв видела Гидру: ее гигантское змеиное туловище извивалось в ущелье под мостом, множественные головы вытягивались, разжимая могучие челюсти, которые стремительным движением заглатывали прикованную к поручням моста добычу. Мэв знала – маршрутка вела к Гидре. Красные испокон веков посылали к ней жертв. Так решил Грегор – красный, ревностный слуга Гидры, ратовавший за незыблемость утвержденного им порядка. Его глаза – раскаленные угли – горели злобой. Он называл себя Амбассадором, послом мира, который поддерживается благодаря придуманному им ритуалу. Но Мэв знала – он посылал на смерть. Гидра означала смерть. Так красные откупались от смерти.

Маршрутка наполнялась новыми пассажирами, и каждого из них должны были скормить Гидре. Каждого, но не Бусинку – так решила Мэв.

– Ты не умрешь, – шептала Мэв на ухо Бусинке. – Ты не станешь кормом для Гидры. Я создам Вихрь из боли, страха, слез и ярости. Ты окажешься внутри воронки, где тебе предстоит отринуть страх, отказаться от самой себя. Ты родишься заново в новом мире и совсем иной. Там тоже будет маршрутка, но в конце пути не будет Гидры, ты просто пересаживаешься в другую машину и так без конца.

– Я долго буду ехать в маршрутке? – спросила Бусинка.

Мать, поразмыслив, отвечала:

– Долго, дочка, очень долго. Ты забудешь, как оказалась в ней. В маршрутке поедут с тобой и другие странники, много других, даже слишком много, и они тоже ничего не будут помнить. Но все они как один станут уверять тебя, что ты всегда жила в маршрутке, родилась в ней, и тебе придется поверить этому. А позже тебе начнут доказывать, и ты уверишься, что другого мира, помимо маршрутки, не существует вовсе.