Ядвига Симанова - Восход памяти [litres]

Скромно отпечатанные буквы на гладком белом картоне сообщали: «Константин Плотников. Психолог». Под надписью значился номер телефона. Марианна набрала на клавиатуре ноутбука его фамилию и имя, но искомых совпадений не обнаружилось – ни в соцсетях, ни в каких-либо интернет-сообществах о нем информации не нашлось. На том поиски прекратились. Марианна решила, что обязательно ему позвонит, но для звонка нужен был повод, который по прошествии времени наконец представился.

Марианна, вернувшись из поездки в загородную психлечебницу, где она имела примечательную беседу с пациентом 29-го отсека, тем же вечером набрала давно сохраненный в контактах телефона номер. Приятный мужской голос прервал длинные гудки, и она, стараясь подавить волнение, произнесла:

– Константин, это Марианна. Помните меня? Мне нужна ваша помощь.

Они встретились на следующий день в сквере Екатерининского парка, в полдень. Стояла чудная погода. Солнечные лучи пробивались сквозь паутину опадавшей листвы, сверкающими кристаллами переливаясь в лужах, напоминавших о прошедшем ночном дожде. Константин сидел на скамейке, подставив лицо серебристому осеннему солнцу. Он был одет в черную кожаную куртку поверх белой футболки и темно-синие джинсы. Очков на нем не было, что тут же бросилось в глаза Марианне, когда ее коляска, прокатив по свежевыложенной брусчатке, остановилась напротив скамейки. Константин приветливо улыбнулся девушке в красном вязаном кардигане, удивительно шедшем к ее светлым благородного оттенка волосам, небрежно накинутом на кремовый топ.

– Без очков вас не узнать, – сказала Марианна, вглядываясь в темно-карие глаза мужчины, слегка прищуренные под мерцающей сеткой солнечных лучей.

«Все-таки вылитый Киану Ривз», – подумала девушка, но на этот раз воображение рисовало другое кино – о хакере Нео, легендарном Избранном [5].

– Я в линзах, надеваю их, когда за рулем, – отвечал Константин, не подозревая о лестных сравнениях. – Рад, что вы позвонили.

С самого утра день был хорош, обещая хорошее продолжение. Ненавязчивый осенний ветерок уносил сомнения, страх вместе с напоминанием о неприятном моменте их первой встречи, будто сглаживая острые углы колкой памяти. Марианна и представить не могла, насколько легко ей будет открыться перед совершенно новым человеком, рассказать всю историю, начиная с роковой встречи шестнадцатилетней девчонки с безжалостной цыганкой у платформы станции «Выхино» до знакомства с поэтом-медиумом Ильей Седых, не забыв упомянуть и о лесной ведьме с ее прирученными воронами и несчастном случае, навсегда лишившим девушку возможности передвигаться самостоятельно.

Константин оказался безупречным слушателем, внимал рассказу Марианны вдумчиво, безэмоционально. После собеседники, не сговариваясь, перешли на «ты».

– Значит, ты непременно хочешь докопаться до сути и расшифровать слова медиума? И хочешь довести дело до конца, покровительствуя мальчику со странным именем, с которым, как ты считаешь, у вас одна на двоих душа?

– В общем и целом, да, – согласилась Марианна.

– Тогда скажи, только честно: ты в состоянии выслушать мое личное мнение на этот счет – спокойно, не осуждая, без обиняков?

– Смогу, – ответила Марианна, на деле напряженно приготовившись увидеть торжество материального мировоззрения ученого над навеянным эмоционально окрашенной историей мистическим ореолом.

– Я – атеист, – начал Константин, не оставляя надежд. – В проклятия ведьм, магию зеркал и иже с ними – медиумов я не верю. Но тем не менее я верю тебе.

– Как это возможно – и верить, и не верить? – недоумевала Марианна.

– Повторюсь: я верю тебе, верю всему, что ты рассказала. Я прекрасно знаю, как работает механизм человеческого восприятия. Я говорил, что изучаю память. И то, что я только что услышал, есть воспроизведение твоих воспоминаний. Воспроизведение уж точно не первое.

Марианна чуть не возразила, пребывая в совершенной уверенности, что ни единому человеку на земле она ничего подобного не озвучивала, но Константин не дал перебить себя, тут же внеся ясность:

– Сколько раз ты воскрешала все описанные тобой события в своем уме? Десятки, сотни раз – не меньше. Каждый следующий раз ты воссоздаешь в уме не само событие, а собственное воспоминание о нем, видоизмененное под влиянием эмоций, внешних и внутренних шаблонов восприятия, различных обстоятельств и перипетий. И каждый раз одно и то же событие перекраивается, меняясь настолько, что от его первоначального восприятия мало что остается. При этом мы с уверенностью принимаем сотни раз истасканный трафарет за непреложную истину.

– И как все это применимо к моей истории?

– Так же, как и к любой другой. Любая история – субъективное отношение рассказчика к его личным воспоминаниям о том или ином событии, а воспоминания, в свою очередь, лишь на ничтожно малую долю состоят из события, происходившего в действительности, по большей же части это коктейль из объектов информационного поля различных источников, как то: просмотренные фильмы, новостные передачи, Интернет – как без него! – сплетни подруг, в конце концов, и прочего, – изрядно сдобренный эмоциями и переживаниями. Такой коктейль я называю наносным фоном. Понять, что на самом деле имело место, можно, только избавившись от наносного фона, под пологом которого скрывается правда. Но поскольку в твоем случае полностью «приоткрыть полог» довольно затруднительно, мне остается лишь строить предположения насчет того, что произошло в действительности.

– И каковы они, твои предположения? – спросила Марианна наконец, позволив спутнику везти коляску, когда они прогуливались по устланным разноцветным шуршащим ковром дорожкам парка, провожаемые шепотом ветра, пролетающим под куполом ротонды меж ее белых колонн, напоминавшим о себе мельчайшей рябью в прозрачной воде декоративного пруда.

– Неприятная встреча с цыганкой-попрошайкой на перроне больной занозой застряла в твоей памяти, вызывая гнетущие, всячески отравляющие существование мысли. Пара ошибок юности (на самом деле с кем не бывает) явилась для тебя подтверждением якобы наведенной цыганкой порчи или, если угодно, проклятия. И главное – каждый эпизод воскрешения цыганки в памяти, уже подкрепленный доказательствами действия проклятия, становился для твоего разума все более фатальным, нерушимым, неизменной данностью. Ты сама убедила себя в фатальности происходящего, сама взрастила в себе веру, что искоренить сотворенное цыганкой зло способна лишь не менее сильная магия. На твоей вере и сыграла ушлая шарлатанка, хотя здесь я, признаться, не исключаю присутствие элементов гипноза, но никак не магии. Ее россказни о переселении клонированных душ посредством зеркал даже не собираюсь комментировать. Дальше все ясно: ты стояла одна на безлюдной трассе, села в первую попавшуюся машину. Прости… Дальше не хочу…