Ядвига Симанова - Восход памяти [litres]

При слове «Вихрь» Марианна, вовсю использовавшая возможность тщательно изучить наклеенные на стену газетные вырезки, тотчас переключила внимание с небольшой заметки, сообщавшей о поимке серийного убийцы женщин, на рассказ доктора.

– У них больше нет Проводника, им нужен новый. Они выбрали меня, хотят, чтобы я ловил души. Они ждут, они голодны!

– А вам известно, кому принадлежат эти голоса?

– Это бесы! Из самых недр преисподней! – ответствовал он.

Сомнений больше не оставалось. В уме моем к тому моменту уже сложилась подробная схема медикаментозной терапии с практически рассчитанной дозировкой необходимых препаратов.

– Мы вам непременно поможем, – уверил я будущего пациента и уже собирался с ним распрощаться, после чего готовился сообщить нашему уважаемому клиенту-спонсору свои рекомендации, настоятельно посоветовав оплатить курс лечения «медиума» в нашей клинике. Как вдруг он схватил меня за руку, с силой сжав мою ладонь, я приготовился звать санитаров, но в последний момент передумал – его глаза молили, и он умоляюще-громким шепотом произнес:

– Я не только слышу, я могу видеть. И я покажу вам то, что вижу сам…

Тогда в моем кабинете висело всего одно настенное зеркало – сейчас, как видите, их число заметно прибавилось. Он попросил меня подойти вплотную к зеркалу, а сам встал позади меня.

– Вглядитесь! – услыхал я за спиной. – Я откроюсь им ненадолго, насколько смогу, призову их надоедливые мысли и направлю ваш взгляд по ту сторону. Только не отрывайтесь! Смотрите!

И я смотрел.

Все происходящее воспринималось мной как эксперимент. Я, делая вид, что позволяю Илюше, Илье Вадимовичу то бишь, вовлечь меня в свою игру, тем самым завоевывал его доверие, на деле целиком контролируя ситуацию. И тем сильнее было мое потрясение: контуры моего лица в зеркальном отражении теряли четкость, постепенно размываясь, как чернила на промокшей бумаге. Мой ум безуспешно пытался отыскать рациональное объяснение столь странной погрешности восприятия. Обусловленная профессиональной деформацией предвзятость нуждалась в подтверждении устоявшегося шаблона единственно возможной реальности, мешая уразуметь то, что в действительности открывалось глазам. Боязнь приятия невозможного побуждала отвернуться от зеркала, сочтя необъяснимое за досадное сиюминутное помутнение рассудка. Но необъяснимое притягивало, как умело режиссированный ужастик, который, зажмурив глаза, непременно не отрываясь, смотришь до конца. И я глядел, не оборачиваясь, на то, как очертания моего лица исчезали, как мое отражение сменилось отражением похожих на насекомых светящихся существ, которые томились в ожидании чего-то, и томление их передавалось мне вместе с тоской и нетерпением, а позади них бушевал столб гигантского клубящегося смерча. Еще я остро ощущал их голод. Они передавали друг другу еду, но ее было мало, пищи не хватало на всех. Я точно кожей чувствовал их страдания. Но ужаснее всего стало осознание, что идет им в пищу. Чудовищное знание пришло из ниоткуда – они поглощали души, вернее, то, что осталось от душ, ибо души те были опустошены.

Испарина поступила на лбу Тимура Сардоковича, он со вздохом промокнул лоб платком, продолжив:

– Элизиум… Медиум показал мне Элизиум.

– Я видела Элизиум, – вдруг произнесла девушка.

Тимур Сардокович аж подскочил в кресле, вытаращив вспыхнувшие лихорадочным блеском глаза. Доктор, поднявшись из-за стола, моментально подскочил к коляске, примостившись на корточках у коленей Марианны.

– Видели? Вы? Где? – спросил он, глядя на Марианну снизу вверх.

– Наверное, во сне, – отвечала девушка. – А может, и нет, я уже ни в чем не уверена. Только мне он представлялся иначе. Одна старая ведьма, с которой мне довелось повстречаться (или она мне тоже снилась), называла его «Домом чистых душ», где души существуют безмятежно, не зная тягот. Но тот Элизиум, что увидала я, был иным: куклы-мертвые в красных кафтанах… Они прыгали через скакалку… Кукла раскололась, превратилась в красную пыль. И ветер, сильный ветер поднялся, унося ее прочь.

– Да, как все верно! Безупречно, фатально верно! – в неистовом возбуждении воскликнул доктор. – Я знал, что наша встреча не случайна.

Марианна неотрывно смотрела на него, с ужасом сознавая его правоту: как бы ни хотелось это отрицать, но она и безумный доктор определенно связаны, что ни в коей мере не отменяло ее желания выбраться из его плена.

– То, что вы видели, это пойманные души, оборотная сторона Элизиума, – таинственным шепотом проговорил он. – Зеркало ловит души. Лишенные воплощения, они умирают в праздности и пустоте, их уносит Вихрь, они – пища для бесов, что ждут по другую сторону Элизиума – ту, что когда-то показал мне Илюша.

– Чего они ждут? – спросила Марианна.

– Ждут, чтобы сесть в маршрутку, – ответил врач, залившись нервическим смехом. – Их столпилась там целая очередь. Взгляните на картину!

Доктор подошел к той самой картине, где «тараканы» в фиолетовом свечении толпились возле «газели», и ткнул в нее пальцем:

– Вот они, бесы!

– А зачем им маршрутка?

– Маршрутка? – нервно улыбаясь, вновь возвысил голос врач. – Я так же, как и вы, был слеп. Маршрутка – все, что мы созерцаем глазами, осязаем, слышим, воспринимаем органами чувств, – вылепленная и ежесекундно воспроизводимая Вселенная, для них – маршрутка.

– Куда они едут в этой маршрутке?

– Не знаю, – пожал плечами Тимур Сардокович. – Илюша говорил, они от чего-то бегут, говорил, пока еще желал говорить. А теперь замолчал, представляете, наотрез отказался помогать.

– Помогать кому и в чем? – спросила Марианна, понимая, что вот они и подошли к самой сути.

– Им, кому же еще, бесам! Он поганой метлой прогнал их из своей головы, чтобы они не докучали ему своими просьбами, – отвечал Тимур Сардокович, снова усаживаясь за стол.

– Какими просьбами?

– Прислать маршрутку. Да! – Доктор энергично закивал в ответ на вопросительный взгляд девушки. – Наш Илюша способен создавать зеркала, особенные, которые отражают то, что лежит за пределами человеческого восприятия, по ту сторону теней. Та сторона не просто существует в какой-то мифической параллельной вселенной, она притягивает людские души, ворует их, перемещая в Элизиум. Там их съедает безделье, скука, пустота, а то, что от них остается, питает тех, кто ждет маршрутку. И бесам надо что-то есть. – Тимур Сардокович ехидно хихикнул.

Марианне вспомнился сон, в котором ей открылся Элизиум, и ей стало жутко от мысли, чему свидетелем ей довелось стать, наблюдая, как мертвые куклы обращались в красную пыль.

– Так о чем это я? – запамятовал Тимур Сардокович. – Ах да, я говорил, что Илюша закрылся, ушел в себя, выдает лишь бессвязные рифмы и больше не присылает маршрутку. Я лично спонсирую его содержание здесь, разоряю собственный карман. И все ради чего? Чтобы слушать его бредовые стишки?! Я уж было отчаялся. Но тут явились вы с сомнительной легендой, фальшивкой, разоблачить которую не составило ни малейшего труда. Что я и сделал: навел справки о настоящей сестре Ильи Вадимовича Седых, которая, уж поверьте, ничем не напоминает вас, не говоря уже о том, что для передвижения ей не нужна инвалидная коляска. Тем не менее я сделал вид, что поверил и допустил вас к Илюше. Я как чувствовал, что вы принесете пользу. И не прогадал! Как только я просмотрел запись вашего разговора… Ой, не смотрите на меня так! – воскликнул Тимур Сардокович. В глазах Марианны читалось явное осуждение. – Пациенты в период острых состояний нуждаются в постоянном наблюдении. Что уж говорить об Илюше… Итак, посмотрев запись вашего разговора, я был удивлен, нет, не то слово – ошарашен! Всего за каких-то пятнадцать – двадцать минут вы достигли поразительного результата, к которому я не мог приблизиться годами. Поэтому я и пригласил вас, потому и пошел на эти вынужденные меры, уж простите! Разговорите его! Умоляю вас! Убедите его стать Проводником, возобновить диалог, начать вновь создавать зеркала! И с первой же отправленной им маршруткой я от всей души поблагодарю вас и от всего сердца советую принять благодарность! Это поистине бесценный дар!