Ядвига Симанова - Восход памяти [litres]

Вид лохматого монстра страшил мальчика, но, как ни странно, не отталкивал. Фасад здания ненавистной школы уже виднелся за поворотом. Чтобы продолжить путь, Акиму нужно протиснуться между зеленым гаражом с псом на цепи и бетонным забором по правую руку. Аким собрался с духом, сделал глубокий вдох. Осторожно переступая, мальчик продвигался ближе к забору, стараясь не смотреть в глаза псу, в надежде на то, что длина цепи не позволит собаке дотянуться до него. Мальчик уже поравнялся с псом, тот повернул грузную голову, наверное, высунул язык, бог знает, – краем глаза он приметил что-то красное, и сердце тут же неистово забилось. Аким шел вдоль забора, боковым зрением отслеживая перемещения монстра, который переминался, лязгая железной цепью, издавал хрюкающие звуки, даже разок чихнул, но так и не двинулся с места. Опасность миновала, лохматый монстр остался позади. Мальчик наконец расслабился, отпустив лямки рюкзака.

Налетел ветер, рваным порывом холода хлестнув по лицу, и внезапное чувство охватило мальчика, чувство потери, которая вот-вот произойдет, как будто сейчас, в эту самую минуту, что-то ускользает сквозь пальцы, уходит, растворяясь во времени безвозвратно, нечто важное, то, что он сиюминутно упускает из виду. В окнах школы зажегся свет – знакомый муравейник в привычной утренней суете обозначился в зоне видимости, – где все предсказуемо, безрадостно, где нескончаемые топи насмешек и обид не дают расправить плечи, где пустует незавидное место среди парт на самой галерке и другое – далеко на отшибе в школьной иерархии. «Зачем спешить? Туда я всегда успею». Мальчик замедлил шаг.

И… обернулся… Гараж с облупившейся зеленой краской почти пропал в серости ветвей, замерших в преддверии грядущих холодов. Хмурый пес, сидя на цепи, глядел прямо на мальчика; его взгляд из-под тяжелых нависших век был полон безмерной тоски. Сострадание вытеснило прежний страх, не оставив и следа: что за нелюдь могла оставить пса в заброшенных гаражах, приковав цепью, без еды и воды? Аким приблизился к собаке. Та мирно ждала и неотрывно смотрела на мальчика. Впервые их глаза встретились. «Страшен!» – констатировал мальчик. «Человек!» – подумала собака. Железная цепь лежала на мерзлой земле, Аким медленно скользнул пальцами по ее холодным звеньям, ожидая от пса реакции, но пес по-прежнему хранил невозмутимость.

– Ты посиди, только тихо, – заговорил мальчик, обращаясь к собаке, – а я посмотрю, что можно сделать.

Цепь выглядела новой, прочной, совсем не истертой; обнаружилась и застежка – у самого ошейника, надетого на массивную шею зверя, а совсем рядом – пасть и челюсти, которым тоненькая ребячья кисть лишь на один зубок. Немалая сила духа потребовалась, чтобы решиться, и Аким решился:

– Не бойся! Я – друг. Дай освободить тебя, ладно, вот так, молодец… – Успокаивая собаку, он успокаивался сам, когда онемевшие пальцы судорожно перебирали звенья цепи.

Мальчик, добравшись до карабина, отстегнул его. Тут тяжеловесный пес проявил неожиданную прыть – поднявшись на все четыре лапы, тряхнул мохнатой гривой, разметав в разные стороны вековой слой песка, пыли и ошметков грязи, после чего с неистовой ураганной силой сбил мальчика с ног. Аким не успел испугаться – настолько стремительно все произошло. Ни секунды времени не оставалось на размышления о том, как он очутился на голой земле, а пес нерушимой скалой нависал над ним, закрывая от восходящего утреннего света, изредка проглядывавшего из-за серых облаков и изливавшейся с неба мороси. Время, пространство, мысль – все замерло в одночасье, внимая средоточию всего – раззявленной пасти, где меж заточенных, словно по заказу, клыков, необычайно белых, текла прозрачная слюна.

«Он меня ест!» – бесхитростное, никоим образом не осмысленное предположение пришло в голову, когда мальчик, зажмурив глаза, ощутил на лице горячую шероховатую влагу. Пес облизывал мальчика! Аким, поняв это, ужом проскользнул между гигантских лапищ; поднявшись с земли, посмотрел псу в глаза – угрюмый взгляд из-под тяжелых надбровий выражал бесконечную благодарность. Уже без малейшего опасения мальчик провел ладонью по косматой шерсти пса – пальцы моментально опутали колтуны.

– Лохматик, – ласково произнес Аким, выпрямился во весь рост и посмотрел вперед, туда, где за поворотом ожидал прежний, недружелюбный и весьма прожорливый мир, готовый проглотить его при первом удобном случае.

Как же не хотелось туда – будь у него выбор, он бы предпочел остаться с псом, но привычка, долг, что-то еще, навязанное и чуждое, но безмерно сильное, говорило: выбора нет – и тянуло в опостылевшие рутинные топи.

– Ступай своей дорогой, пес! Свободен! – сказал Аким, обернувшись к Лохматику (так он прозвал про себя пса), и махнул рукой.

В паре шагов от поворота, где кончались гаражи, мальчик оглянулся – собаки и след простыл. И дикая, невыносимая тоска сжала сердце; Аким ощутил утрату. Необъяснимо, но большой и страшный пес своим исчезновением оставил пустоту в его душе, и то ненавистное чувство, когда заблудившийся путник подспудно понимает, что бредет не туда, но, несмотря на это, продолжает идти заведомо неверной дорогой, вновь овладело мальчиком.

И не зря: тень всеобщего презрения обитала за порогом школы, неуклонно следуя за ним, куда бы он ни пошел, словно безумная поклонница. Прозвеневший звонок на урок застал Акима в дверях. Позади бежало еще несколько ребят из класса, которые не преминули демонстративно задеть его плечом. На урок Аким явился с опозданием, учительница повелительным жестом приказала занять место. К огорчению Акима, его надежды, что не все успели восстановиться после странной болезни, не оправдались – класс лицезрел его в полном составе. Он, подойдя к своему месту, поставил рюкзак на стул, и тут же в глаза бросилась надпись на парте, вырезанная ключом: «Суицидник».

«На них мне плевать, все неважно», – услышал он слова Марианны в своей голове.

– Мне п***ать, – меланхолично произнес он сам.

Соседка по парте, Люба, презрительно покосилась, но промолчала.

Школьный день шел своим чередом. Аким отстранился от колких реплик, разговоров за спиной, насмешливых взглядов: все голоса и лица слились для него в непрерывное жужжание пчелиного роя, далекого и совершенно ему безразличного. Еще никогда на уроках Аким настолько не сосредотачивался на предмете, ему впервые хотелось слушать. Даже алгебра со своими невразумительными, как виделось раньше, формулами зацепила его внимание, стоило лишь отвлечься от засорявших голову мыслей о собственной неполноценности и колючих взглядов извне.

А на перемене мальчика увлекла переписка. Он неожиданно получил отклик от человека, с которым несколько дней назад тщетно пытался связаться. Дело в том, что недосказанность в истории с Марийкой сидела занозой в его сердце, и, несмотря на предостережения Марианны, ему никак не удавалось поставить в этой истории точку. Мысли о том, куда подевалась гостья из зазеркалья, и о причинах ее вероломства неустанно донимали Акима. Недолго думая, он решил прибегнуть к средству, к какому некогда прибегла Марианна, – обратиться к медиуму. По случайному совпадению (впрочем, не стоит обманываться: как известно, в любой случайности присутствует закономерность, только не всегда и не сразу ее удается проследить), дрейфуя среди айсбергов из бесчисленных глыб сетевого мусора, мальчик натолкнулся на чей-то пост, по нынешним меркам древний и ничем не примечательный в сравнении с тщательно отретушированными, «вылизанными» с помощью всевозможных редакторов современных образчиков. Интуитивно следуя неведомому вектору нахлынувшего настроения, взгляд мальчика зацепился за объявление «лохматого» года с наипростейшим текстом: «Илья Седых. Медиум». Ниже значился электронный адрес. Старенькое и простенькое, это объявление внушало доверие – истинное мистическое знание не может скрываться за пышной оберткой, правдивая история всегда проста. Так думал мальчик. Аким, учитывая возраст объявления, не очень-то рассчитывал на ответ и испытал непомерно радостное волнение, когда на почту пришло уведомление о непрочитанном письме от адресата по имени Илья Седых. Переписка с почтовых адресов для удобства перекочевала в мессенджеры.