Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

Вот и оно.

Лиетт задумчиво закусила губу, оглядывая машинное отделение, изучая сигилы, начертанные на его бесчисленных деталях.

– Как, черт возьми, ему удалось так много написать?

– У него талант воспроизводить письмо, – ответила я. – Но беспокоиться не о чем.

Корпус внезапно содрогнулся. Сверху донесся звук далекого взрыва, многоголосие криков. Лиетт бросила на меня взгляд.

– Я не сказала, что беспокоиться не о чем вообще, – сдала я назад. – А что ни о чем таком беспокоиться не надо. Это сигилы, чтобы всего лишь остановить аэробль, пока мы убегаем. На всякий случай.

– На всякий случай, – повторила она. – Точно?

– Да.

– Эти сигилы, по-твоему, выглядят написанными «на всякий случай»?

– Я… не… знаю?

– Разумеется, ты ни хера не знаешь! – злобно бросила Лиетт. – Потому что, независимо от темы, независимо от того, сколько ты не знаешь, ты всегда решаешь проблемы тем, что вваливаешься и палишь из своего сраного револьвера, а что происходит и что разрушается, если ты получишь желаемое – да не насрать ли. Я права?

Я вздохнула так глубоко, что стало больно.

– Это стая аэроблей, забитая пушками, бомбами и мудаками-фанатиками, жаждущими использовать и то, и другое. Ввалиться к ним с револьвером – объективно правильный поступок.

– Ага, и это прекрасно сработало, правда? – съехидничала Лиетт.

– Блядь, да! – огрызнулась я. – Особенно, если б тебя тут не стояло.

– О, так это все теперь из-за меня?

– Это все? Нет. Это все из-за меня. Доставить Скрата – ебучего Скрата, Лиетт! – Революции. Вот, что из-за тебя. Будь я здесь или нет, это охеренно глупая затея, ты сама понимаешь.

– У меня есть долг. Обязательство искать знания, понимать неизведанное и…

– Птичье дерьмо! – взревела я. – Нет никакого долга и не было. А только желание делать то, что другим недоступно, просто чтобы доказать, что ТЫ это можешь. – Я мрачно на нее уставилась, бросая вызов. – Что, я ошибаюсь, Лиетт? Ты и правда сюда пришла ради лучшего мира?

– Да насрать мне на мир! – взвизгнула она в ответ. – Я пришла сюда ради… ради…

– Ради чего?

Ее губы задрожали, глаза повлажнели.

– Ради чего, Лиетт? – надавила я.

Она силилась найти объяснение, которого не существовало. По щеке скатилась слеза. Лиетт отвернулась.

Ну вот опять, приехали. Как в тот миг, когда она впервые меня прогнала. Как в последний раз, когда я ушла.

Опера заставляет нас верить, что любовь живет и умирает в драматичных моментах, что два человека понимают, кто они на самом деле, в бесконечных признаниях любви, в великих жестах и благородных жертвах. Но все это ложь.

Любовь умирает так же, как и все остальное.

Тихо. Мягко. И никто не пытается ее спасти.

Да, я должна была что-нибудь сделать. Просто я никогда не знала, что. Потянуться к ней? Извиниться? Казалось, что все мои слова, когда-либо ей сказанные, остались пустыми, бессмысленными. Может, я могла придумать что-то получше.

Но, блядь, как же больно. Как же мне было больно.

– Как бы там ни было, – пробормотала я, отворачиваясь, – на сей раз дело не в убийстве. У нас был план. Два-Одиноких-Старика и остальные, мы…

Я остановилась. Напряглась. Я почувствовала ее прикосновение на плече. Легкое касание, мозолистые пальчики, крошечное пятнышко тепла, в том месте, где она дотрагивалась. Она вернулась. Дотянулась. Она…

– Что ты сказала?

Лиетт развернула меня к себе, вцепилась в оба плеча и уставилась с той ужасающей пристальностью, какую обычно оставляют для крупных поджогов и мелких боевых действий.

– Что? – озадачилась я. – Про убийство? Неужели так трудно поверить, что…

– Как же я раньше не заметила, – перебила Лиетт. – Два-Одиноких-Старика. Ты работаешь с Двумя-Одинокими-Стариками? Это его план?

– Ну, я помогала, но…

Она уже не слушала.

Она снова повернулась к сигилам, поправила очки и подняла свой крошечный факел.

– Теперь все сходится, – горячо забормотала Лиетт. – Изучение Реликвий – его специальность. Конечно, я подумала, что это линия Киллусиана. Он хотел, чтобы она выглядела как линия Киллусиана… но с его каллиграфией и этими сигилами…

Лиетт прищурилась, губы беззвучно шевелились, пока она вела диалог сама с собой. Но стоило ей наклониться поближе, как ее глаза широко распахнулись. Она отпрянула от сигилов, зажимая рот рукой. У меня застыла в жилах кровь.

Самый страшный в мире звук – тишина, когда кто-то, знающий все ответы, потеряет дар речи.

– Это не сигилы обнуления, – прошептала Лиетт, поворачиваясь ко мне. – Они намеренно выглядят похоже, но это не они. Это командные сигилы.

– Командные… сигилы?

– Они ничего не остановят. Они созданы, чтобы заставить материал сделать то, на что он уже способен. Как… например… приказать двери самой открыться или… – Лиетт потрясла головой. – Твою же мать, только Два-Одиноких-Старика мог это сделать. Только этот мудила мог…

Я резко выдохнула.

– Ты уверена?

– Все обретает смысл, – сказала Лиетт, качая головой. – Урда говорил, что начертание обозначил ваш наниматель – Два-Одиноких-Старика. Он замаскировал их под сигилы обнуления. Урда бы не заметил. Я сама едва заметила.

Я хмуро оглядела помещение.

– Командные сигилы, – пробормотала я, – для чего?

– Я… не уверена. Два-Одиноких-Старика – единственный знает, как они сработают. Его линии слишком непрозрачны. Я не могу понять, что они делают, но…

Голос Лиетт затих. С ним потух взгляд. Я проследила за ним к раскинувшейся темноте перекрученного металла. Я забрала у Лиетт факел и шагнула в эту темноту.

Сначала они походили на чернильные пятна: просто маленькие тени, съежившиеся во мраке. Но каждый шаг позволял видеть больше. Резкий изгиб металла. Груз на конце противовеса. Революционные лозунги, напечатанные на стальных шкурах. Этот запах… эту вонь я вдыхала на каждом поле боя, где ступала нога революционера.

Севериум. Плотно упакованный. Готовый взорваться.

Стоя бок о бок, мы с Лиетт смотрели в коридор.

А на нас взирала сотня бомб, уютно расположившихся поверх сигилов Урды.

Люди боятся того, чего не понимают.

Это непреложная истина, которую используют все люди, чтобы совершать всевозможные ужасные действия над другими людьми. Бояться неизвестного – значит строить в своем сознании мост и быстро его сжигать. За одним исключением, всегда лучше противостоять неизвестному и понять его.

Подобное исключение наступает, когда имеешь дело со сраной кучей бомб.

– Уходим.

Лиетт начала что-то говорить в ответ, но из-за моего собственного голоса, эхом отражающегося от расписанного сигилами металла, и топота ботинок, пока я мчалась к хвостовой части корабля, и грохота сердца в ушах, я ее не услышала.