Илья Слобожанский - Зайтан-Бродяга. Тихий город

— Рыбки? — Я поёжился, холодно здесь, сквозит в спину. Захотелось поскорей добраться к озеру, залезть в него и не вылезать.

— Ага. — Гунька часто закивал. — Рыбки маленькие, камни горячие. Я на них лежал. Не хуже, чем в Вохиной баньке на лавках. Жаль пара нет.

— В бане хорошо. — Согласился я. От одной только мысли про баню стало теплей, но ненадолго. Потянуло сквозняком, пробрало до костей.

— А кто спорит? Конечно хорошо. — Приятель взъерошил рыжие волосы. — Там, не только озеро и горячие камни. — Гунька лукаво подмигнул. — Большущие столы, горы еды. Одно плохо, кислой нет. — Вздохнул Гунька и пожаловался. — Сам понимаешь, какой праздник без выпивки?

— Это точно. — Согласился я, впервые захотелось напиться. Да так что бы позабыть обо всём что приключилось. А там, пусть хоть варят, хоть жарят. Уже не важно, пьяному помирать легче (наверное).

Оставшийся путь, прошли молча. Перекрёстков и развилок больше не было. Растрескавшиеся стены, колонны, горшки, черепки, всё одинаковое. Впереди ступени наверх и высокая арка. Когда-то она была оштукатурена, расписана картинками. Штукатурка отвалилась, лежит большими кусками, можно рассмотреть рисунки. Всё те же болотники в причудливых одеждах, машины, механизмы.

У входа два ластоногих с топориками. Эхом разносятся голоса, но кто говорит невидно. Не соврал Гунька, комната действительно огромна что вверх что в ширь. Как не силюсь, не разглядеть дальнюю стену. Может её вообще нет? Да я бы и не назвал это комнатой. Пещера.

Над головой чёрная бездна. Свисают канаты лохматых корней, их так много что кажется всё опутано волосатой паутиной. Стены, грубый нетёсаный камень, мокрый, холодный. Зелёный мох вылезает из щелей, торчит из трещин.

Большие, бесформенные куски стекла источают голубой свет. Разбросаны эти стёкла повсюду. Где у самого пола вросли в камень, но чаще выступают из стен. Большие с мою голову, малые, совсем крохотные с ноготь. Чем меньше, тем ярче свет. А вот с потолка ничего не светит, чёрное всё.

Под ногами гладкие плиты. Тепло, даже жарко. Пахнет жареной рыбой, пригоревшим мясом и травой чимкой. Много её на болотах, запах мягкий с кислинкой, чуть подванивает застоявшейся водой.

— Бродяга!!! — Послышался оклик. Мне на встречу спешит Сюндель в таких же бусах, как у меня. Вот только ракушки у него глядят в разные стороны. Некому подсказать, поправить.

— Ты где запропастился?! — Кричит Карлуха, семенит за Сюнделем едва поспевает. — Гунька! — Прикрикнул мелкий. — Почему так долго?

— Чего сам не пошёл? — Ворчит Гунька. — На дворе холодина, дождь. Насилу отыскал Бродягу.

— Видал как тут? — Сюндель окинул взглядом пещеру. — Красотища. Курорт, да и только. — Радуется он как ребёнок. Гладко выбрит, одежда сухая, чистая.

— Мы тут. — Карлуха обхватил меня за пояс, обнял и тут же отступил. — Ты чего такой? — Коротун выпучил и без того немаленькие глаза. — Мокрый, грязный. Тебя где носило?

— Рассказывай. — Сюндель взял меня за руку, осмотрел оцарапанную ладонь. — Где угораздило?

— Да так. — Отмахнулся я и побрёл к озеру. Рассказывать о своих злоключениях нет желания. Единственное чего хочу, так это отогреться. Упасть в тёплую воду и не вылизать пока не выгонят.

Вода бирюзового цвета, не стоит она на месте, покачивается, переливается. Синие стёкла из-под воды светят. В озере их куда больше чем на стенах и полу вместе взятых. Вот только не озеро это — огромная неправильной формы чаша из белого камня с коричневыми потёками и прожилками. По берегам синяя глина, очень похожа она на подошедшее тесто. Запеклась глина, блестит как стекло, растеклась по берегам сползла в воду. У самого дна я заметил чёрные дыры, наверное, тоннели.

Подошёл к воде, потрогал. Загрёб обеими руками, умылся. Тёплая водичка, а пара нет. Странно это.

— В одежде нельзя. — Предупредил Карлуха. — Снимай вещи. Простирну вон за той глыбой — Глядит мелкий на огромный валун. Поднимается он стеной, закрывает чёрную стену. — Брошу на камни. Высохнут и глазом не успеешь моргнуть.

— Спасибо. — Потрепал я мелкого за шевелюру. Подмигнул, а он мне и поведал.

— Рыбы здесь гадкие. Щиплются больно.

— И где же они? — Спросил и уселся на камень. Как уселся, да так и вскочил.

— Что, горячий? — Лыбится Карлуха, почёсывает затылок. — Ничего, пообвыкнешь. Поначалу и я вскакивал. А Михалыч дурень. — Коротун тихо хохотнул, скосил взгляд на ту сторону озера. — Седалище прижёг. Там камни, что угли в печи. А вон тот. — Взгляд мелкого обозначил болотника. Стоит ластоногий с топором на плече, ну точно, как сторож на рыночной площади. Дядька Ухимр так же глядит по сторонам, воришек выискивает, колотушку с плеча не снимает. Подкрадётся, да как даст колотушкой по плечам. Ворьё его жуть как боится. — Этот мохнорылый за нами приглядывает. — Предупредил Карлуха. — Нельзя нам вон за те камни. — Мелкий указал пальцем.

— А что там. — Снимая ботинки спросил я. Гранитные глыбы уходят вверх, светит у пола стекляшка, а вот дальше темно.

— Мне-то откуда знать? Не пускают. — Карлуха пожал плечами и принялся собирать мои вещи. — Ты это. — Коротун сунул под мышку ботинок, покрутил носом. — Прижмёт по нужде, ступай туда. — Взгляд пополз к арке. — За той каменюкой нужник имеется. Ты отмокай, если что, я неподалёку. — Подмигнул мелкий, поднял мою куртку и ушёл.

По берегу синяя глина твёрдая точно камень, гладкая, но нескользкая. Прошёл я по ней, слез в воду. Бусы вещ неудобная, тяжёлые они и тарахтят. Иду осторожно, крадучись, придерживаю ракушки. Заводь здесь, воды выше щиколотки. Улёгся и тут же вскочил. Глина прогнулась, мягкая она податливая.

— Что, испугался? — Окликнул Сюндель.

— Не то что бы очень. — Стою топчусь на месте. Глина под ногами как трава на болоте, мягкая того глядишь порвётся.

— Не бойся. — Сюндель присел. — Ложись и блаженствуй. Не знаю, что это? — Приятель погладил гладкий камень запечённой глины. — Польёшь водой становится мягкой как пластилин. Высохнет и опять камень. Удобная штука.

— И что в ней удобного? — Боязно мне ложиться, а выходить из тёплой воды не хочется.

— Ты ляг, сам всё поймёшь.

— Ну не знаю. — Потоптался, присел. Глина прогнулась, приняла нужную форму. Сидеть удобно, точно на перине. Осмелел и прилёг.

— Я же говорил. — Сюндель поправил свои бусы, поднялся. — Ладно, ты купайся. Пойду я, не буду мешать.

Лежу в мягкой глине, радуюсь жизни. Ничего не давит, хорошо и удобно, под головой вздулся волдырь как подушка.

Повернулся на бок, глина прогнулась, лёг на спину и опят удобно. Глина она и есть глина, куда примнёшь, туда и уляжется. Хороша водичка, не хуже, чем в бане. Закрыл глаза, отдыхаю. И тут меня ущипнули. Поднял ногу, поглядел. Нет волдыря, не вижу укуса, вспомнил о рыбках. Лежу, жду, ничего не происходит. Уселся, глина прогнулась, воды по грудь. Переливается водица, тысячи рыбёшек с синими боками, кружат большой стаей. Набросились на меня со всех сторон. И откуда они только взялись?