Apos - Голый край [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Черт возьми.

– Хьялдур, что происходит? – беспокойным голосом спросила.

– А ты как думаешь? – мрачно ответил мне учитель. – Месть.

Черт возьми!

Вот так люди платят мне за все, что я пыталась для них сделать. Вот так они благодарят ту, что хоть и ненадолго, но прекратила голод. Ту, благодаря которой не нужно было уплывать на юг за добычей.

Мы быстро продвигались вверх по склону, и даже папа сейчас ускорился, несмотря на свои раны. Он то и дело стонал и шипел от боли, но старался идти быстро, чтобы нам не приходилось его ждать.

Все мы втроем петляли между черных в ночном мраке стволов сосен и елей. В лицо то и дело лезла паутина, колючие ветки, а над ушами противно пищали заразные комары.

– Запомни, Майя… – вдруг захрипел папа. Я оглянулась и увидела, что высоко в небе уже розовело небо, утро медленно вступало в свои права, разгоняя темноту. – Плевать на честь и на совесть. Плевать на то, что подумают другие. Главное – близкие. Защити тех, кто тебе дорог любой ценой, слышишь?

– Папа, ты чего такое городишь опять? – натянуто улыбнулась и приостановилась, чтобы отпустить мамину руку и помочь папе идти вперед.

– Тише, вороненок… – отец улыбнулся и приостановился. – Я устал, извини.

– Я тоже устала, пап, н-но ведь… – взмолилась, оглядываясь на свет факелов где-то внизу. – Мне было так страшно без тебя, пап… И все это… Я т-тоже устала!

– Тише, тише… Я знаю, – успокаивающе прошептал отец и сел на землю, прислонившись спиной к скале. – Ты у меня настоящая умничка.

В глаза мне ударил первый яркий луч утреннего солнца. И клянусь, никогда я еще так сильно не проклинала наступающее утро!

Я увидела лицо отца, покрытое запекшейся кровью и грязью. Даже в такой ситуации этот неисправимый идиот находил в себе силы улыбаться мне.

– Вон они! – послышался голос сверху, с вершины склона.

– Форр фан да! – выругался Хьялдур. – Майя, тащи мать с отцом сюда, здесь…

– Да!

Я помогла папе встать, а мама дала ему опереться на свое плечо, и мы медленно пошли к небольшой пещере, которую нашел друид. Впрочем, пещерой это было сложно назвать – так, небольшой карман.

Сделав эти трудные несколько шагов, Борт снова рухнул на землю, уже внутри нашего убежища.

– Майя, – хриплым, сухим голосом произнес Хьялдур. – Ты можешь уйти со мной. Они не тронут мою ученицу. Уйдем в Скаген и…

– Нет! – слезы снова брызнули из моих глаз, и я кинулась на шею своему отцу. – Я не брошу папу! И м-маму!

– Я не могу остаться с тобой здесь, ты понимаешь?! – закричал Хьялдур. В его голосе были слышны дрожь и страх.

– Иди! С-спасибо за все, друид! – прикусила губу и выдавила из себя кривую, натянутую улыбку.

Хьялдур кивнул на прощание.

В последний миг увидела, как по его заросшим жесткими волосами щекам бегут слезы.

И мы остались втроем.

Наша семья – я, мама и папа. Снова вместе, как в старые добрые времена. Не хватает, правда, теплого очага, но папа с его безумной температурой сейчас вполне сойдет за такой, как ни посмотри.

– Главное, Майя… – прохрипел он. Снаружи послышались голоса людей. – Будь верной себе.

– Папа…

Закрывая собой солнце, к нам кинулся мужчина, держащий в руке каменный топор.

Я зажмурилась от страха. Все тело бросило в дрожь. Мама вскрикнула.

– РА-ЗЕ-РИ! – раздался знакомый вопль, и лишь тогда я смогла побороть страх и с благоговением открыть глаза.

Отец бросился на него из последних сил и резким ударом об стену буквально размозжил череп нападавшего об холодный камень.

Затем отец схватил его топор и крепко сжимая его в левой руке закричал, и крик его был подобен грому черного медведя, извергающего молнии в ночных тучах.

Берсерк бросился на врагов, в последний раз защищая свое единственное дитя. Обрубок правой руки кровоточил, а со спины мне в последний раз смеялся загадочный улыбающийся череп.

Через несколько секунд все было кончено.

Ну, вот и все.

– Довольно! – громкий, злорадствующий крик Офы будто бы на момент остановил время.

Мне все еще было страшно открыть глаза. Страшно было увидеть бездыханное тело отца. Страшно было смотреть на рыдающую и трясущуюся в страхе мать. Страшно было осознавать то, что во всем это виновата я и только я. Люди не умеют принимать добро, всегда ищут во всем подвох, и готовы даже придумать причину наказать человека, который просто хотел им помочь. Такой урок я усвоила сегодня.

– Хватит, – судя по голосу, Офа улыбалась. – Мать, загулявшая с убийцей из дальних земель, и ее маленькое отродье не заслуживают легкой смерти.

Черт.

– Оставьте их гнить в этой пещере! А если попытаются вылезти на свет – убейте! – закричала старуха.

Десятки голосов вторили ей одобрительными смешками и выкриками в нашу сторону.

Ублюдки.

– И помни, Майя, – ее голос был совсем близко. Видимо, она стояла прямо у входа в нашу нору, – какие бы духи ни благоволили тебе – нас больше, и мы все видим. И мы будем следить.

И все затихло. Я крепче прижалась к маме, которая отчаянно пыталась оградить меня от подобной участи всю мою короткую жизнь. Глаза щипало от слез, полных обиды, а грудь содрогалась от тихих всхлипов. Мне страшно. Очень и очень страшно. Я потеряла бдительность, расслабилась, дала им победить. Теперь в опасности не только я, но и дорогие мне люди – пиявки, мать братьев, моя мама. Сбежать успел лишь Хьялдур – эти безумцы наверняка «наказали» бы и его просто за то, что он общался со мной.

Сквозь сопли и слезы, забившие нос, в мои легкие пробивался воздух, пахнущий кровью и потом. Я все еще боялась открыть глаза и лишь слышала, как люди уносили из пещеры тела. Мама крепче обняла меня, прижимая лицом к своей груди, когда они уносили прочь папу, израненного и обезображенного. И мы остались вдвоем, согревая друг друга теплом матери и дочери в сырой, холодной норе, в которой порывами завывал соленый морской ветер.

В объятиях матери я снова почувствовала себя крохотным младенцем, которому нужна защита родителей. Мне вдруг стало безумно грустно за Киру, которая была лишена подобного счастья, и стыдно за себя, что я не могла быть такой же сильной, как она. Не гожусь я на роль спасительницы. Трудные времена порождают сильных людей, таких, как Кира, маленькая рыжая бестия. Но не меня. Внутри я была все тем же ребенком, который просто боялся смерти, боялся самого страха. Кира же ничего не боялась.

Я хочу сдаться. Очень хочу сдаться. Просто раствориться в объятиях своей матери как в ту ночь, когда от голода мы с ней вместе замерзали изнутри. Просто выгореть, погаснуть навсегда и забыться в теплых объятиях смерти, как уже случилось однажды. Кто знает, может быть, в следующий раз мне повезет больше..?