Себастьян Кастелл - Путь аргоси [litres]

– То есть ты…

Он оборвал меня. Его глаза чуть ли не светились в темноте.

– Целый батальон дароменцев держал в осаде забанскую крепость с неполным гарнизоном. Боевой дух защитников совсем упал, и они готовы были сдаться, но дароменский майор хотел сделать своё дело. Он собирался разрушить крепость в назидание остальным – показать всем, что не стоит связываться с солдатами Дарома, если они пришли требовать их еды и золота для своей маленькой победоносной войны.

Дюррал повернул руку ладонью вниз и пошевелил пальцами, будто управлял крошечными марионетками.

– Старина Дюррал забрёл в дароменский лагерь. Ни магии, ни денег, ни оружия. Даже маскировки никакой не было. Я всего лишь использовал арта валар, чтобы расхаживать по лагерю как у себя дома. И арта локвит, чтобы поговорить с солдатами – не просто на дароменском, а так, как личный инженер генерала общается с рядовыми, поставленными охранять требушет. Я применил арта пресис, наблюдая, как настоящие инженеры проверяют машину той ночью. И воспользовался арта туко, чтобы определить точное время для своего хода…

Он снова помахал спицей.

– С моей помощью они сломали свою драгоценную машину. Я поставил их в дурацкое положение перед врагом и заставил потерять столько времени и сил, что им пришлось принять условия защитников крепости.

Дюррал сунул спицу обратно в карман.

– Я всего лишь использовал таланты, которые может развить любой человек, если захочет. Если верит в себя. Если он готов отказаться от других видов силы – заклинаний, военных машин, богатства, и вместо этого научиться той магии, которая доступна нам всем.

Ещё недавно я бы высмеяла Дюррала за этот ребяческий идеализм, наивную веру в людей и самообман. Но теперь?.. Я была в восторге. Заворожена – как будто он создал свою собственную клетку разума и сунул меня в неё. В какой-то мере так оно и было.

– Мир не состоит из людей, которые сражаются честно, – сказал Дюррал, по-прежнему двигаясь извилистым путём между стенами каньона. – Те, кто хочет убить, не стоят перед тобой, сжав кулаки и ожидая, пока ты будешь готова. У них есть армии с требушетами, маги с заклинаниями, наёмные убийцы, которые прикончат тебя во сне, и ещё более злые души, которые уморят тебя голодом задолго до того, как увидят твоё лицо. Вот почему аргоси иногда вынуждены идти путём Грома.

– Покажи мне! – взмолилась я, желая узнать какой-нибудь секрет, какое-нибудь новое оружие, чтобы ударить по врагу и причинить ему такую же боль, какую всю жизнь причиняли мне. – Как сражаться с такими людьми?

– Не нужно с ними сражаться, девочка. Их нужно побеждать.

Дюррал опустился на колени, зачерпнул пригоршню земли и песка и продемонстрировал мне сжатый кулак. – Воительница всю свою жизнь отрабатывает одни и те же боевые приёмы, снова и снова. Она дерётся таким же оружием, как и её враг. Это значит, что она непременно погибнет, поскольку однажды обязательно встретит противника, который сильнее её. Или быстрее.

Он разжал кулак. В темноте я разглядела крошечные гранулы, скользящие между его пальцев.

– Для аргоси каждая битва уникальна, каждая подобна песчинке в пустыне. Если хочешь победить, ты должна понять, что отличает данный конкретный бой от всех остальных. Никогда не отдавай предпочтение каким-то проверенным средствам атаки. Вместо этого в каждом случае ищи единственный путь, ведущий к победе.

Последние песчинки высыпались на землю.

– Ты видишь здесь путь к победе, девочка?

Темница разума… Наши умы. Их умы. Это больше не имело значения.

Пусть мы были по одну сторону решётки, а наши тюремщики – по другую, всё равно нас окружали одни и те же холодные стены, один и тот же тёмный и сырой мир, который сокрушал душу и разбивал сердце. В таком мире узник свободен от сомнений, потому что у него отняли выбор. Он может орать и вопить, но никогда не разогнёт железные прутья, держащие его в плену. А тюремщик? Тюремщик может уйти и должен использовать всю свою силу воли, чтобы не убежать, когда крики грозят утопить их в страдании.

– Я начну, – сказала я.

– Ты уверена, девочка?

Я кивнула.

– Я могу сделать им ещё больнее.

Он улыбнулся со знакомой печалью в глазах.

– Да, ты можешь.

Магия – это умение человека контролировать фундаментальные энергии при помощи воли и разума, которые опираются на концентрацию. Маги проводят всё детство, учась сосредотачиваться, представлять, чего они хотят от заклинания, и управлять им при помощи эзотерической геометрии. Способность концентрироваться делает их сильными. Джен-теп подобны мечу с таким острым лезвием, что он способен разрубить камень. Но, как доказал Дюррал, этот меч рубит в обе стороны. Заклятие шёлка связывает разум жертвы с разумом мага. Создав для нас воображаемый мир, маги стали уязвимыми для того, что чувствовали мы.

– Начинай, девочка, – мягко сказал Дюррал.

Трудно заново переживать худшие моменты своей жизни. Но в следующие часы, идя в темноте следом за Дюрралом по его извилистой тропе, я делала именно это. Пробуждала печаль и отчаяние.

Я горевала о родителях, отнятых у меня так давно, что я даже не могла вспомнить их лица. Я оплакивала Джерваса и Розариту – и ту женщину, которой могла стать, если бы они вырастили меня, как надеялись. Я вспоминала каждое мгновение, проведённое в пещере Мет-астиса; вспоминала, как лорд-маг терпеливо учил Тёмного Сокола чертить сигилы на моей шее; вспоминала прикосновение расплавленных металлических чернил и свои крики. Я отринула все моменты радости и надежды, которые были у меня в компании Ариссы, и позволила воспоминаниям о её внезапной ненависти снова сокрушить меня. Я возвращалась к мукам голода, к каждой секунде ужаса и переживала их снова и снова – пока не испугалась, что мой разум развалится на части.

Большая рука Дюррала накрыла мою маленькую.

– Хорошо, девочка, – сказал он. – Теперь я.

Всё это время мы ходили кругами по каньону, сперва выбрав путь вроде бы случайным образом. Но мы прошли по нему уже столько раз, что я могла узнать маршрут, как если бы он был высвечен в темноте. Маги джен-теп для наложения заклятий представляют себе фигуры эзотерической геометрии, и я подумала: может быть, Дюррал намеренно заставляет нас проследить один из этих узоров в обратном направлении, чтобы еще больше ослабить концентрацию нашего тюремщика.

Когда Дюррал наконец заговорил, я ожидала, что он расскажет печальные истории о своих собственных бедах. Стыдно сказать, но я ждала этого почти с нетерпением – словно чужие печали могли уменьшить мои собственные. Однако Дюррал ничего подобного не сделал. Он говорил о радостях любви, о смехе, о неожиданном счастье, и от этого мои мрачные воспоминания причиняли ещё больше боли.