Хэйлоу Саммер - Истинный принц [litres]

– К счастью, да, единственная! – парирует фея, тем самым обрывая барона, который едва успевает начать свой спонтанный хвалебный гимн в честь прекрасной Этцисанды. – Встаем, встаем! – подбадривает моя фея. – Мой желудок уже рычит намного громче, чем ты способна завопить при виде убийцы!

С блаженной улыбкой на лице я иду на кухню, надеваю фартук и выкладываю мясное рагу в супницу. Вот он – мой дом: здесь я чувствую себя счастливой. И этого у меня не отнять ни одному волшебнику в мире.

Изначально я собиралась испробовать этот фокус с блуждающим взором в ту же ночь, но, к сожалению, слишком устала, чтобы этим заняться. А на следующее утро обнаруживаю, что мне необходимо наверстать всю упущенную за неделю работу. Прислугу, которую я нанимаю на почасовую работу, во время моего отсутствия не пускали в дом по приказу Испе́ра, а члены моей семьи не сочли нужным что-то мыть, подметать полы или стирать белье. Хорошо хоть фея-крестная взяла на себя обязанности заботиться о курах в сарае. Моя фея даже подкармливала птиц в саду, о чем она, явно гордясь собой, не преминула мне сообщить.

– И ты поднималась по лестнице? – интересуюсь я. – Несмотря на то что постоянно твердишь о том, что ступеньки находятся слишком далеко друг от друга для твоих коротеньких ножек?

– Я велела сделать это Испе́ру. Потому что для тебя это важно.

– Да что ты?

– Кроме того, мы оба хотели проверить, не окажется ли в кормушке еще одного письма.

– Так вот откуда дует ветер.

– Но там ничего не было.

– И слава богу, – говорю я. – Я все равно не понимаю, зачем этим безумным волшебникам потребовалось приставать со своими дурацкими сообщениями к бедным птицам. Могли бросить его в почтовый ящик, так оно тоже было бы доставлено. Что за театральщина?

Целых пять дней подряд я занята, приводя все в порядок и возвращая нашу жизнь в прежнее русло. Дважды за это время выезжаю в город, чтобы сделать заказы, и каждый раз чувствую в вежливых приветствиях горожан, обращенных ко мне, столько же холода, как в нынешней зимней стуже. Люди по-прежнему считают арест Вайдфарбера неким оскорблением со стороны императора («Он всегда был почетным, добропорядочным жителем Амберлинга!») и, соответственно, не очень-то лицеприятно высказываются об Испе́ре. Но поскольку они не могут лично высказать все сыну императора, то выражают свое недовольство мне. Конечно, все это в рамках приличия, так что не подкопаешься.

– Не могла бы ты в следующий раз прийти ближе к одиннадцати? – шепчет мне Мелли, дочь бакалейщика. – Знаешь, я против тебя вообще ничего не имею, но в прошлый раз мне пришлось выслушивать комментарии относительно того, что я якобы разговаривала с тобой чрезмерно ласково и дружелюбно. «Она хороший покупатель!» – оправдывалась я. А после этого в городе стали говорить, что моя благосклонность была куплена. Поэтому если ты в магазине будешь единственной клиенткой, нам обоим будет спокойнее, понимаешь?

– Понимаю, но не знаю, смогу ли это устроить. С каких это пор стало предосудительным быть замужем за мужчиной, который держит под замком преступников?

– О, – уклончиво мямлит Мелли. – Я думаю, это что-то вроде особенности наших жителей. Они искали повод выступить против императора, и теперь он у них есть.

Каждый раз, появляясь в городе, я прихожу к квартире, в которой живет повар со своей женой, и стучу в дверь. Но мне никто не открывает. Когда расспрашиваю соседей и прохожих, мне говорят, что видели здесь жену повара только вчера. Или сегодня утром? Во всяком случае, она вот недавно проходила по этой улице. Тогда я пишу письмо и прихожу к их квартире в третий раз. В этот раз, как и ожидалось, тоже никто не открывает, поэтому я закидываю послание через прорезь для писем в двери.

Все эти дни мои мысли вращаются вокруг ключа, за который держится жизнь моего отца. При всем желании я не могу придумать, о каком предмете мог говорить филин. Что на самом деле хорошо, поскольку мне не придется принимать решение относительно этой вещи, если она вдруг окажется в моих руках.

Вот как все будет: если Король-Призрак проснется, врата в Царство призрачного времени снова будут открыты, и это поможет безумным древним ведьмам и колдунам обрести новую силу. Они нападут на императора еще более ожесточенно и агрессивно, нежели сейчас, тем самым вовлекая Амберлинг в ужасную войну. Мой отец вряд ли сможет предотвратить это, ведь даже тогда он не смог помешать мятежным волшебникам сотворить злодеяния. Так что, если я найду ключ, мне придется его уничтожить. С другой стороны, мне не хочется, чтобы над моим отцом и дальше довлело проклятие. Не могу же я позволить ему спать вечно? Его душа даже не может бродить вокруг, пока она привязана к подставке для яйца, пресс-папье или прихватке.

Стоит признаться, что именно моя нерешительность является истинной причиной того, что в течение этих пяти дней я никак не могу наполнить миску снегом и перед сном отнести ее в свою башенную комнату. Я хочу знать, где находится этот ценный предмет, который филин зовет ключом, но не сейчас. Лучше через пару-тройку дней, а может, и недель. Но на шестой день меня начинают терзать угрызения совести. И вот вечером я-таки приношу таз со снегом в башенную комнату, и в поздний час, когда остальные уже спят, сажусь при мерцании свечи перед тазом с талой водой и скептически смотрю на ее гладкую поверхность.

Мысленно прошу свое отражение показать мне предмет, к которому привязана жизнь моего отца. И пока я занята тем, чтобы не чувствовать себя ужасно глупо, пытаясь реализовать этот план, блуждающий взор срабатывает – на удивление быстро. Тени и размытые контуры мелькают на поверхности воды, а в моей голове раздаются приглушенные голоса. Пока я, застыв от шока и не смея шелохнуться, пристально вглядываюсь в происходящее на поверхности воды, голоса становятся настолько четкими, что у меня получается кое-что разобрать.

– Я горжусь тобой! – слышу я чей-то голос. Произносимые слова я воспринимаю так же, как и голос филина: они звучат в моей голове, словно часть моих собственных мыслей. Мне до сих пор безумно страшно, но в то же время очень любопытно, кто говорит в моей голове, поэтому я наклоняюсь вперед, так что кончик моего носа едва не касается воды. В миске с водой многого не разглядеть. Я словно смотрю через крошечную замочную скважину. По краям черным-черно, а посередине что-то происходит. Все такое маленькое, словно находится очень-очень далеко, но в то же время – реально.

Я изо всех сил напрягаю зрение и, кажется, вижу какой-то зал, в котором друг против друга стоят двое мужчин. Я осторожно вдыхаю и пытаюсь еще больше вникнуть в представшую перед моим взором картину. И, когда мне это удается, сердце начинает бешено колотиться от волнения. Один из этих двух мужчин – Испе́р!