Хэйлоу Саммер - Истинный принц [litres]

Вип в очередной раз пытается открыть дверь магазина, и та внезапно поддается. Вип бросается к выходу, но тут же в шоке отступает: прямо перед магазином лежит солдат. На нем форма в цветах Кинипетской Империи, и он… мертв!

– Спасайся! – кричит мне Испе́р и, прежде чем я успеваю что-то ответить, выбегает на улицу и пропадает из виду. Я хочу завопить, словно маленький ребенок, и вернуть его назад, потому что боюсь за него. Но это, конечно, невозможно. Это его битва – он должен вести солдат и давать отпор врагу. Так поступают будущие императоры.

Вип, с другой стороны, использует здравый смысл, чтобы затащить своего двоюродного дедушку за прилавок. Спрятаться за ним – не худшая идея, потому что всякий раз, когда в хаосе снега, дыма и молний становится достаточно ярко, чтобы что-то разглядеть, мы видим дерущихся людей, которые могут ворваться в магазин в любой момент.

– Я собираюсь использовать призрачный временной коридор, чтобы отправиться в другое место! – кричу я ему. – Если вы хотите пойти со мной…

– Спасибо, но нет, – перебивает Вип. – Они гонятся за тобой! С тем же успехом я могу повесить мишень себе на шею и рвануть прямо в гущу сражения.

– В этом что-то есть, – говорю я. – Будьте осторожны.

Я поворачиваюсь, чтобы пересечь границу, которая ведет меня обратно в проход, когда слышу громкий вскрик Випа. Я возвращаюсь, но он уже нырнул под прилавок магазина. Крайне обеспокоенная, я огибаю прилавок и вижу, что так ужаснуло Випа: пекарша лежит на полу в обмороке, ее глаза странно закатились. Вип склонился над ней и нащупывает пульс.

– Она еще жива! – кричит он. – Вы меня слышите? Что с вами?

Бедная женщина тихо стонет. Она хочет пошевелиться, но ей этого не удается. Я тоже наклоняюсь, чтобы помочь Випу ее поднять, но как только прикасаюсь к женщине, понимаю, что это большая ошибка. Я отдергиваю руку и вскакиваю, но уже слишком поздно. Я не успеваю убежать – пекарша хватает меня за запястье. Ее хватка холодная и твердая, словно железная манжета.

Вип отступает, и я хочу сделать то же самое, потому что лицо пекарши в этот миг начинает меняться самым жутким образом – ее полные щеки впадают, густые брови сужаются, светлые волосы темнеют. Когда трансформация завершается, меня за руку держит совсем другой человек: жена повара.

Я сопротивляюсь, сначала слегка, потом яростнее, чтобы избавиться от магии, с помощью которой она усиливает хватку. Я лихорадочно ищу слабости, которые, возможно, сейчас упускаю из виду и которые ведьма настраивает против меня. Но не нахожу никаких зацепок, лишь замечаю, что происходящее сейчас разительно отличается от утренней стычки. На кухне ведьма была осторожна. Она смотрела на меня как на что-то, что может взорваться в любую минуту. Теперь это беспокойство, по-видимому, улетучилось, потому что ведьма уверенно подчиняет меня своей магии, и я чувствую себя перед ней абсолютно беззащитной.

– Принц Випольд, – говорит женщина повара. – Спасайте себя и своего дедушку. Идите в пекарню и запритесь с ним там. И, пожалуйста, не беспокойтесь о пекарше, которая лежит там без сознания. С ней все в порядке, даже если вам так не покажется.

Она что-то делает с Випом, пока разговаривает с ним. Глаза принца становятся стеклянными, и он, оглядываясь в поисках своего дедушки, начинает двигаться как-то неестественно медленно.

– Быстрее! – велит ему ведьма.

Я понимаю, что медлительность Випа вызвана не заклинанием, которое ведьма наложила на него, а скорее тем, что пытается сопротивляться. Он двигается все медленнее, а потом вдруг освобождает свои руки и машет ими, стараясь снять с себя оставшуюся часть заклятия.

– Отпусти! – кричит Вип, когда его рот снова начинает ему подчиняться. – Немедленно отпусти Клэри, это приказ!

Жена повара кривится и накладывает на Випа еще одно заклинание. Он медлит, сражается, но ненадолго, потому что на этот раз вражескую атаку ему удается отразить быстрее. Вип решительно шагает вперед, но далеко не уходит. Ведьма бомбардирует его целым залпом заклинаний, пока он не перестанет двигаться. С открытыми глазами, наполовину склонившись, Вип смотрит в нашу сторону и не двигается с места ни на дюйм.

То же самое касается дедушки Випа: рука, которой он только что пытался взять с подставки сладкий творожный шарик с корицей и сахарной пудрой, замерла в воздухе. Он облизывается и бессильно смотрит на выпечку, съесть которую не может. Идеальная картина безысходного неудовлетворенного желания. Интересно, я выгляжу так же, когда ложусь вечером в постель, думая о своем принце?

– Ну, дитя мое? – спрашивает жена повара. – Ты поражена тем, что теперь не можешь так легко мне помешать?

Для меня в новинку даже то, что мне вообще было легко ей помешать, но если уж она так говорит…

– Чтобы вы правильно оценивали свои шансы, я все объясню. Так мы с тобой быстрее договоримся и сможем заняться действительно важными вещами.

– Не стоит! – огрызаюсь я. – Я не участвую в чем бы то ни было.

– Подумай еще раз, иначе мне придется применить магическую силу, – угрожает она мне. – Теперь я могу это сделать, хотя сегодня утром могла лишь навредить себе. Потому что, как и все волшебники древней веры, тысячи лет назад дала клятву. Я поклялась Королю-Призраку в верной службе и получила право пользоваться его силой. Недостатком клятвы было то, что я могла направить магию против своего господина только окольными путями. Но я напала на него напрямую, и это стоило мне сил. С моими союзниками дело обстояло точно так же, и поэтому тринадцать лет назад, когда дело дошло до того, чтобы погрузить твоего отца в сон, мы полагались только на императора.

– Интересно, – говорю я. – И то же самое относится к дочери Короля-Призрака?

– Обычно нет, но твой отец, видимо, еще при жизни снабдил тебя своим знаком. Наша клятва обязывает щадить тех, кто носит его знак, как и самого короля. Если бы мы попробовали при помощи колдовства применить насилие к кому-то, отмеченному этим знаком, наши силы были бы потеряны. Вот почему сегодня утром наши возможности – мои и Охотника – были ограничены.

Я смотрю на свою бедную руку, связанную не столько физически, сколько, прежде всего, магически. При всем своем желании у меня сейчас и мысли не возникает о том, что мой враг может быть чем-то ограничен. Должно быть, что-то изменилось.

– Вижу, до тебя начинает доходить. Знак твоего отца больше тебе не поможет. Я окончательно освободилась от этой надоедливой клятвы.

Улыбкой, сопровождающей ее слова, можно травмировать маленького ребенка на всю оставшуюся жизнь. Все дело в ее глазах: они больше не соответствуют остальной части лица, потому что веки странно сморщены, а глазные яблоки неестественно выпирают из глазниц. Но больше всего меня пугает зелень ее глаз, которая в прошлый раз напомнила мне прекрасный, но увядающий летний лес. Он стал болезненно-желтым. Я предчувствую недоброе.