Дана Арнаутова - Грани безумия. Том 1

– Ты справишься, – сочувственно пообещал Лучано.

Альс, вздохнув, взял со столика рядом с кроватью какой-то документ и протянул ему, буркнув:

– Думал завтра отдать, но раз уж ты сам пришел, бери. Это от Беатрис. Она сказала, что хочет оказать услугу человеку, который меня спас.

– Ее величество меня уже наградила, – напомнил Лучано и взял лист опасливо, словно колбу с неизвестным веществом. Развернул, вчитался в мягком свете магической лампы. – Баргот меня побери…

Ровные строчки ехидно заплясали перед усталыми глазами, и он перечитал снова, боясь, что понял неверно. Нет, все так. Открытое платежное поручение торгового дома Риккарди. На предъявителя. С пустой графой на месте суммы. И личной золотой печатью одного из Риккарди. Точнее, одной. О, беллиссимо… Да это же… Это такая гиря на весы, которыми гильдия будет определять его судьбу! Этим он сможет вернуть все, что Шипы на него потратили! Разве что… кроме усилий мастера Ларци.

У Лучано снова тревожно кольнуло сердце. На все его отчаянные попытки узнать хоть что-нибудь, мастер ничего не отвечал. Но… если бы Лучано ему не доверял, он бы не пережил тот проклятый экзамен в здравом рассудке. Значит, остается ждать и надеяться. И верить. А этот лист… Мм-м, как интересно можно с ним сыграть!

«И что ее величество потребует за такую услугу? – оборвал он собственные восторженные мысли. – Что такого даст ей моя благодарность, чего не может дать страх? В любом случае, считать себя обязанным я не собираюсь. Беатрис Риккарди должна мне несравнимо больше, чем деньги».

– Бери, – сказал Альс, будто услышав его сомнения и хмуро добавил: – Это я должен был обеспечить тебя деньгами на выкуп. Не знаю, сколько понадобится еще, но дам все, что смогу.

– О, этого вполне достаточно, – заверил его Лучано, бережно сворачивая лист. – Если дело можно будет решить деньгами, поручительства Риккарди точно хватит. Лучше пусть платят они – не обеднеют. Альс, тебя… что-то беспокоит?

– Беатрис, – признался друг, отводя взгляд. – Она очень изменилась. Женщины в положении часто беспокойны, но с ней что-то не так. Она то просит, чтобы я был с ней каждую свободную минуту, то сама меня прогоняет. То хочет, чтобы я признавался ей в любви, то рыдает, что станет некрасивой, и я ее брошу. Лу, я стараюсь! Просто не знаю, как ее успокоить. Она прогнала нескольких фрейлин, потому что ей показалось, будто я на них поглядываю. Знаешь, как обидно?! Я же никогда, ни за что… Она заставила меня поклясться, что если умрет родами, я не отдам Алиенору с Береникой итлийским родственникам. Говорит, что там из них воспитают дорогой товар, как из нее когда-то… Я поклялся, но что за глупости?! Целители говорят, что нет никакой опасности, она легко носит дитя, да и прежние роды были быстрыми и легкими. Но с ней что-то не так, Лу, понимаешь? Вчера ей показалось, что она увидела морщинку! И она кинула щеткой для волос в молоденькую фрейлину, которая отвечает за эти… ну как их… притирания всякие! Обвинила ее в том, что девица подменила снадобья! И выгнала со службы, а девушка – сирота, и жалованье фрейлины – ее единственная возможность собрать себе приданое. И я даже вступиться не могу, потому что… сам понимаешь.

– Понимаю, – пробормотал Лу, соединив то, что рассказывал Альс, с шепотками прислуги и фрейлин. – Действительно, если у женщины к сорока появляется аж целая морщинка, это крем подменили, как же иначе? Альс, ты ничего не сможешь с этим сделать, поверь мне. Ну разве что терпеть, пока она родит и вернет себе былую красоту, но и тогда… – Он запнулся, с тоской понимая, что объяснять такие вещи влюбленному бесполезно, и все-таки попытался: – Альс, она итлийка. Помнишь, я тебе говорил, что наши девушки расцветают рано? Увы, красота не вечна, южанки старятся раньше северянок. Ее величество очень хороша собой! И она еще долго будет казаться красавицей, но беда в том, что она не хочет быть просто красивой. Она хочет быть безупречной. Как раньше, м? Чтобы женщины завидовали, а мужчины сворачивали шеи, глядя ей вслед, и мечтали, мечтали… О, не думай, это не для измены! Наоборот, чем сильнее она будет нравиться всем, тем больше надежды, что останется красивой для тебя. Ты моложе, Альс. У тебя впереди долгие годы расцвета красоты и мужской силы. А ее цветок распустился окончательно и скоро начнет терять первые лепестки… Поверь, нет ничего страшнее для женщины, которая всегда считала красоту своим мечом и щитом.

– Но я люблю ее, – тоскливо сказал Аластор. – И буду любить всегда. Она же моя жена, мать моего ребенка… Неужели можно разлюбить человека из-за какой-то… морщинки? Почему она мне не верит?

– Потому что раньше в ее жизни не было таких мужчин, – сказал Лучано, промолчав, что в этом он еще как понимает Беатрис. У него тоже не было таких. И как же больно, что не будет… – Родня выдала ее замуж, обменяв на купеческие льготы. Муж унижал и отвергал. Главный поклонник всю жизнь бесполезно страдал, а потом женился на другой и счастлив. Придворные льстили в глаза, но шептались за спиной. Как тут хорошо думать о людях, м? И тут появляешься ты! Принц, красавец, герой… И смотришь на нее, как… – Лучано проглотил просившееся на язык «влюбленный телок» и поспешно заменил его: – Истинный паладин! Она боится тебя потерять. Осторожнее, Альс. Такая женщина, как твоя жена, будет драться за свое счастье любыми средствами.

– Я поговорю с целителями, – вздохнул Аластор. – Пусть ей успокоительное назначат. Что тут еще можно сделать? Ну как я могу ее убедить, что не собираюсь изменять, если и правда не собираюсь? Спасибо, Лу!

– Всегда к твоим услугам, монсиньор, – улыбнулся Лу, вставая и подходя к дверям спальни. – Не трудись меня завтра провожать, я уеду рано утром. Лучше выспись хорошенько.

– И на тренировку! – мечтательно сказал Аластор. – Чтобы хоть на часик все это из головы вылетело! Кстати, Лу, все забываю спросить, долго ты будешь звать меня «монсиньор»? Не подумай, мне нравится, и на людях это уместно…

– Всегда, – усмехнулся Лучано. – У меня ведь никогда раньше не было собственного синьора! Доброй ночи!

Он шутливо поклонился и отступил во тьму своей комнаты. Прикрыл дверь и привалился к ней спиной с другой стороны. Навалилась такая усталость, будто целый день отплясал на тренировочной площадке с рапирой и дагой против кого-то из выкормышей грандмастера Лоренцо.

«Не могу же я звать тебя так, как мне хочется, – подумал он с горькой улыбкой. – Во всяком случае, вслух. А «монсиньор», если не прислушиваться, это почти «ми аморе»…

Утро выдалось не по-осеннему жарким и душным, словно собиралась гроза. И это при абсолютно ясном небе! А может, Аластору это лишь казалось из-за мучительной тревоги, поселившейся под сердцем. Уж слишком тихим и сосредоточенным выглядел при прощании Лу, когда Аластор все же вышел проводить его на рассвете, и слишком благостно улыбался его мастер, кланяясь на прощание и благодаря за радушный прием и милости, оказанные Фортунато.