Шелби Махёрин - Кровь и мёд [litres]

У меня вдруг как-то странно и непривычно запершило в горле. Я стиснул губы и укусил себя за щеку.

Но сдержаться все-таки не смог – и рассмеялся, звонко и искренне, впервые за долгое время.

– Не смешно! – возмутился Бо, когда и мадам Лабелль тоже захохотала, согнувшись пополам и схватившись за живот. – Хватит смеяться! Ну хватит!

Наконец она утерла слезу.

– Ах, ваше высочество , эта история меня никогда не утомит. Именно ее, кстати, мои девочки и сочли столь забавной. Если это хоть сколько-нибудь вас утешит, признаюсь, что и у меня в личной жизни случались неловкие казусы. В юности мне тоже не раз доводилось бывать в этих туннелях. Что уж там, однажды твой отец привел меня сюда…

– Нет. – Бо потряс головой и замахал руками. – Не надо, мне точно не стоит это слышать.

– …но поблизости оказалась дикая кошка. – Мадам Лабелль хихикнула, вспоминая. – Заметили мы ее слишком поздно. Она, как бы выразиться, приняла некую часть тела твоего отца… вернее, даже две …

Мой смех стих.

– Не надо.

– За игрушку! Ох, слышали бы вы, как вопил Огюст. Будто она ему печень выгрызла, а не просто поцарапала…

– Хватит. – Вытаращив глаза от ужаса, Бо зажал мадам Лабелль рот. Она фыркнула. – Никогда больше об этом не рассказывайте. Слышите меня? Никогда-никогда. – Он потряс головой и зажмурился. – После такого шрам на моей душе останется навсегда. Мне уже не забыть все, что я только что представил.

Все еще смеясь, мадам Лабелль оттолкнула его руку.

– Полно скромничать, Борегар. Ты очевидно и без меня догадывался о любовных похождениях своего отца, учитывая положение, в котором мы все… – Улыбка мадам Лабелль исчезла, и игривый настрой между нами испарился вмиг. Она кашлянула. – Я хотела сказать…

– Лучше нам помолчать. – Бо мрачно указал на туннель, ведущий к северу. – Замок уже близко. Прислушайтесь.

И верно, в наступившей тишине сверху послышались приглушенные шаги. Что ж. Я наклонился, снял сапог и вытряхнул чертов камень. Больше отвлекаться ни на что нельзя. Попытку мадам Лабелль поднять нам настроение я оценил, но сейчас это было некстати.

Равно как и в последние несколько недель.

Дальше мы двинулись молча. Туннель постепенно уходил вверх, и голоса становились все громче. Громче билось и мое сердце. Не стоило мне так волноваться, я ведь уже видел короля прежде. Видел, говорил, ужинал с ним. Но тогда я был уважаемым и прославленным охотником, а он – моим королем. С тех пор все переменилось.

Я оказался презираемым всеми ведьмаком, а он – моим отцом.

– Все будет хорошо, – прошептала мадам Лабелль, будто прочтя мои мысли. Она кивнула – и мне, и самой себе. – Ты – его дитя. Он не причинит тебе вреда. Даже Архиепископ не сумел сжечь свою дочь, а Огюст – человек куда более достойный.

Услышав это, я вздрогнул, но мадам Лабелль уже отвернулась к обширной расщелине в стене. Ее закрывал гобелен, который висел изнаночной стороной к нам. Я уже видел этот гобелен в замке прежде – на нем обнаженные мужчина и женщина лежали в Эдемском саду у Древа познания добра и зла. В руках каждый держал по золотому плоду, а над ними свернулся кольцами огромный черный змей. Я уставился на него, чувствуя приступ тошноты.

– Можете понаблюдать отсюда, – выдохнул Бо, указав на узкий зазор между стеной и гобеленом. Шириной он был меньше дюйма. В помещении, что скрывалось за ним, находились люди. Аристократы и священнослужители со всего королевства – всего мира. Повсюду мелькали черные чепчики, вуали, кружево. Тихие голоса пришедших сливались в мерный гул. А на каменном возвышении на внушительном троне восседал Огюст Лион.

Прямо за его спиной находилось окно. Солнечный свет сочился в комнату, окаймляя силуэт короля, его золоченую корону и золотистые волосы. Меховую мантию и широкие плечи. Я понял, что трон неспроста расположен именно перед окном – все это было затем, чтобы создать ложное впечатление, будто всем своим телом Огюст излучает свет.

Лицо его, однако, оставалось в тени.

Но я все равно видел его улыбку. Король смеялся, беседуя с тремя юными девушками и совершенно не обращая внимания на королеву Олиану, которая сидела подле него. Она в упор смотрела в пустоту, и выражение ее лица было столь же каменным, что и ступени перед ней. В углу комнаты сидели несколько знатных господ в иностранной одежде. В их лицах виделись те же черты – и тот же гнев. Похоже, во всем зале лишь они оставались трезвы.

Я оглядел бардов-сказителей, вино, еду и ощутил, как в душе вскипает негодование.

Эти люди нисколько не оплакивали Архиепископа. Как они смели высмеивать его смерть своим весельем? Как смели, нарядившись в черное, вести праздные беседы? Ни одна вуаль не сумела бы скрыть их равнодушия. Их жажды наслаждений. Эти люди – эти звери – не заслужили права оплакивать его.

За этой мыслью, однако, последовала и другая. Стыд захлестнул меня, и о праведном негодовании пришлось забыть.

Такого права не заслужил и я.

Бо отряхнул плащ и как мог пригладил волосы. Намного лучше после долгого странствия, однако, выглядеть он не стал.

– Ладно. Я войду через главный вход и попрошу аудиенции у отца. Если он будет в добром расположении духа…

– Ты позовешь нас, – договорил я, ощутив, как пересохло во рту.

– Да. – Он кивнул. И снова кивнул, и еще, и еще. – Именно. А если нет… – Я промолчал, а Бо все ждал, поднимая брови выше и выше. – Мне нужно это услышать, Рид.

– Мы убежим, – едва шевеля губами, ответил я.

Мадам Лабелль стиснула мои предплечья.

– Все будет хорошо, – повторила она.

Бо это явно не убедило. Кивнув еще раз напоследок, он двинулся прочь – не туда, откуда мы пришли, а в противоположную сторону. Я подступил ближе к зазору между стеной и гобеленом. Ожидая увидеть Бо там. И наблюдая, как к возвышению подходят две знакомые фигуры.

Пьер Трамбле и Жан-Люк.

Жан-Люк казался совершенно разбитым. Он бесцеремонно подтолкнул Трамбле вперед. Гости, что сидели к королю ближе всех, застыли. Трамбле ведь был виконтом, и столь непочтительное с ним обращение могло обернуться для Жана-Люка суровой карой. Нахмурившись, Огюст жестом велел девушкам уйти, а Жан-Люк с Трамбле поднялись по ступеням. Затем наклонились к Огюсту и что-то зашептали. Я ничего не расслышал, но увидел, как Огюст хмурится еще больше, а Олиана встревоженно придвигается ближе к ним.

Мгновение спустя распахнулись двери, и в тронный зал вошел Бо.

Все ахнули, тут же забыв про светские беседы. Одна женщина даже тихонько вскрикнула. Бо подмигнул ей.

– Bonjour, господа. Прошу прощения, что заставил вас ждать. – Он посмотрел на семью матери и добавил, уже тише и мягче: – La orana [19] Приветствую ( таит. ). .