Шелби Махёрин - Кровь и мёд [litres]

– Пусть, как вода, течет суд, и правда – как сильный поток.

Я, моргая, смотрю на него.

– Что?

– Как твое имя, юнец?

– Рид Диггори.

Архиепископ повторяет мое имя. Пробует на вкус.

– Впереди у тебя очень светлое будущее, Рид Диггори. – Он коротко кивает отцу Фоме. – Когда закончите с мальчиком, приведите его ко мне в кабинет. Начнем его обучение незамедлительно.

Жан-Люк шагал рядом с гробом. Рядом с Архиепископом. Там, где следовало идти мне. Даже издали, даже в дождь я видел, как покраснели его глаза. Горячие слезы покатились и по моим щекам. Я яростно их утер. Было время, когда мы с ним утешили бы друг друга. Оплакали бы утрату вместе. Но не теперь.

– Еще раз, Рид.

Голос Архиепископа заглушает шум тренировочной площадки. Я подбираю меч и оборачиваюсь к другу. Жан-Люк ободрительно кивает.

– Ты сможешь, – шепчет он, снова поднимая меч. Но я не могу. Рука у меня дрожит, пальцы болят, из пореза на плече струится кровь.

Жан-Люк куда лучше меня.

В глубине души я гадаю, зачем мы здесь. Новопосвященные вокруг старше нас, они – мужчины, а мы еще только мальчишки. Четырнадцатилетние юнцы и мечтать не могут о том, чтобы стать шассерами.

«Но с каждым днем ты становишься все сильнее, – вспоминаю я слова Архиепископа. – Используй свой гнев. Обостри его, отточи, преврати в оружие».

Гнев. О да. Мы с Жаном-Люком очень злы.

Только этим утром в столовой нас подкараулил Жюльен. Капитан Оран ушел вместе с остальными, и мы остались одни.

– Мне плевать, будь ты хоть сто раз любимчик Архиепископа, – сказал Жюльен, прижимая клинок к моему горлу. Он на несколько лет старше нас с Жаном-Люком, но макушкой едва достает мне до подбородка. – Когда шассер Делькур уйдет в отставку, его пост займу я. Отбросу никогда не получить балисарды.

«Отброс». Так меня прозвали здесь, узнав, где меня нашли.

Жан-Люк ударил Жюльена в живот, и мы кинулись бежать.

И вот я решительно направляю клинок на Жана-Люка. Я не отброс. Я достоин внимания Архиепископа. Достоин его любви. Достоин стать шассером. Я им всем еще покажу.

Маленькие руки коснулись моего плеча и потянули на кровать. Я, даже не задумываясь, сел. Губы у меня дрожали. Я яростно боролся с отчаянием, которое грозило поглотить меня. С безнадежностью. Его больше нет. Архиепископа больше нет, он никогда не вернется.

Я убил его.

Толпа одобрительно кричит – так громко, что я почти не слышу, как рычит от боли Жан-Люк. Я не останавливаюсь. Не колеблюсь. Униформа мне мала, к горлу подкатывает тошнота, но я бью быстро и четко – и выбиваю меч из руки Жана-Люка. Обезоруживаю его.

– Сдавайся, – говорю я и наступаю сапогом ему на грудь. От возбуждения у меня кружится голова и туманятся мысли.

Я победил.

Жан-Люк скалится, держась за раненую ногу.

– Сдаюсь.

Капитан Оран встает между нами и поднимает мою руку.

– Вот и наш победитель!

Толпа безумствует, и громче всех мне аплодирует Селия.

Кажется, я ее люблю.

– Мои поздравления, – говорит Архиепископ, выходя на арену, и крепко меня обнимает. – Я очень тобой горжусь, сын мой.

Сын.

В его взгляде светится такая гордость, что у меня начинают слезиться глаза. Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. Я больше не отброс. Я сын Архиепископа – шассер Диггори, – и мое место здесь. Я обнимаю Архиепископа в ответ так крепко, что он охает, смеясь.

– Спасибо, Отец.

Позади нас Жан-Люк сплевывает кровь.

– Я убил своего отца, – прошептал я.

Лу погладила меня по спине.

– Я знаю.

Ее губы касаются моих, и меня захлестывает тепло. Поначалу она целует меня медленно, робко, будто боится. Но ей вовсе незачем бояться меня.

– Селия, – выдыхаю я, изумленно глядя на нее.

Она улыбается, и весь мир замирает от ее красоты.

– Я люблю тебя, Рид.

Я снова чувствую прикосновение ее губ и забываю о скамье в исповедальне, забываю о пустом храме, который окружает нас, забываю обо всем, кроме Селии. Селии, которая стоит передо мной. Селии, которая вплетает пальцы мне в волосы. Селии…

Дверь распахивается, и мы резко отстраняемся друг от друга.

– Что здесь происходит? – потрясенно восклицает Архиепископ.

Пискнув от ужаса, Селия прикрывает рот, ныряет ему под руку и убегает прочь. Архиепископ неверяще смотрит ей вслед. Наконец он оборачивается ко мне. Оглядывает мои растрепанные волосы, разрумяненные щеки, опухшие губы.

Вздохнув, Архиепископ протягивает мне руку и помогает встать.

– Пойдем, Рид. Похоже, нам многое следует обсудить.

Только он один во всем мире заботился обо мне как отец. Слезы бежали все быстрее, заливая мне рубашку и руки. Омерзительные , навеки запятнанные убийством руки. Лу ласково обняла меня.

Трава на поляне покрыта кровью лу-гару. Как и лепестки диких цветов, и берег реки, и моя балисарда. Как и мои руки. Я пытаюсь незаметно вытереть их о штаны, но Архиепископ все равно видит. И осторожно подходит ко мне. Братья расступаются перед ним, низко кланяясь.

– Не стоит понапрасну скорбеть о них, сын мой.

Я смотрю на труп, который лежит у моих ног. Тело, еще недавно волчье, после смерти вновь обратилось в подобие человека. Темные глаза оборотня невидяще смотрят в летнее небо.

– Он не старше меня.

– Оно, – поправляет меня Архиепископ мягко. – Оно было не старше тебя. Существо, нечистое отродье, но не человек, как мы с тобой.

На следующее утро он кладет мне в ладонь медаль. Крови на моих руках больше не видно, но она все равно есть.

– Ты доблестно послужил королевству, – говорит он. – Капитан Диггори.

– Мне очень жаль, Рид.

Плечи у меня дрожали, но Лу обнимала меня все так же крепко. По ее щекам тоже текли слезы. Я крепко прижал ее к себе, едва дыша – каждый вдох обжигал, причинял боль, – и уткнулся лицом ей в шею. Наконец я позволил скорби взять верх. Поглотить меня. И она накрыла меня волной слез и рыданий, боли и горечи, стыда и сожаления. Я захлебнулся, не в силах сдержать эту волну. Я мог лишь цепляться за Лу – за своего друга, свое пристанище, свой дом.

– Мне очень жаль.

Я не колеблюсь. Не размышляю. Лишь быстро выхватываю второй кинжал из ножен и бросаюсь вперед, мимо Морганы. Она вскидывает руки, с ее пальцев срывается огонь – но пламени я не чувствую. Золотой свет окутывает мою кожу, защищая меня. Но мысли разбегаются. Откуда бы ни взялись силы в моем теле, разум они покинули. Я спотыкаюсь, но золотая нить ведет меня за собой. Следуя за ней, я перемахиваю через алтарь.

Архиепископ широко распахивает глаза, осознавая, что я собираюсь сделать. Он издает тихий, умоляющий стон, но поделать ничего не может – я прыгаю на него.