Константин Соловьев - Господин мертвец. Том 2 [litres]

Оберст фон Мердер:Хорошо. Хорошо, господа. Сегодня же я займусь всеми необходимыми приготовлениями. Завтрашний день станет для Франции днем…

Морриган внезапно замолчал, и по тому, как затянулась пауза, Дирк понял, что запись на этом обрывается. Судя по всему, на этом моменте оберст с сопровождающими вышли из танка.

– Отличный подарок фон Мердеру, – сухо сказал Крейцер. – Кажется, старый дурак даже задрожал от радости. Но его можно понять. После всех унижений, что ему пришлось вытерпеть, после сидения в медвежьем углу по горло в болоте, после позорного отступления и не менее позорной для него помощи Чумного Легиона… Наверное, он думает, что сама судьба смилостивилась над ним. Южный фронт прорван… Еще вчера я бы сказал, что это невозможно. Что наши части слишком истощены и соотношение сил ни за что не позволит развить стратегическое наступление. Что ж, даже мертвецы ошибаются. А у оберста и в самом деле отличный шанс. Одним ударом он покроет свои предыдущие промахи и возобновит былое сияние нимба над головой, оставшись в истории пусть не Ганнибалом, но одним из тех, кто в одном из ключевых сражений определил успех всей весенней кампании. Пусть даже сражение это станет наступлением на пустые траншеи.

– Оберст своего не упустит, – согласился Дирк. – Мысль о реванше томит его слишком давно. Кроме того, он наверняка боится, что эту победу у него отберут, что штаб намеренно тянет с уведомлением его об изменениях в расстановке, с тем чтобы отдать кому-то из своих любимчиков победу при Навозной Куче. Он бросится в бой, даже если самому придется бежать со ржавой саблей в руках.

– Мейстер быстро уступил ему это право.

– Да, я заметил. Бергер никогда не был тщеславен.

– Не бывает командиров, лишенных тщеславия, Дирк.

– Но он даже не настаивал. А ведь оберста любит не больше нашего.

– Политические соображения. – От неуместной улыбки на лице Крейцера старый заштопанный шрам изогнулся. – Мейстер укрепляет свои позиции, вот что. Ему нужна сцепка с оберстом, основанная не на страхе того перед Орденом Тоттмейстеров, а на меркантильной, но привязанности. Он просто подарил эту победу фон Мердеру, сам оставшись в тени.

– Делает ставку на будущее.

– Да, именно так. Если Германии в богом проклятом девятнадцатом году и в самом деле вдруг повезет, если наступление не захлебнется во французском мясе, если Фландрия падет… – в глазах Крейцера, темных и бездонных, как амбразуры заброшенного бункера, заплясали огоньки, – это… Черт возьми, возможно, нас с вами похоронят в более приличном месте, а не в этом обрыдлом болоте. Подумать только, даже это кажется мне теперь наградой…

– Хаас опасно сыграл, – сказал Дирк, не слушая его. – Фактически он перехватил и передал мейстеру сообщение своего Ордена. Если это выплывет на поверхность… Я думаю, они придумают для него наказание даже более страшное, чем приписка к мертвецкой роте.

– Будь уверен, оберст фон Мердер не настолько глуп, чтобы раскрывать источник своей информации. Он заявит, что момент для атаки подсказал ему собственный боевой опыт и стратегические чутье. – Крейцер басовито хохотнул. – В любом случае твой приятель магильер не останется крайним. Ну, пошли? Если оберст планирует устроить свою игрушечную войну на рассвете, а нас перегнать на его прежние позиции, мейстер в любой момент может отдать приказ… Нам лучше вернуться к своим взводам и полировать винтовки.

– Верно. Даже если мы будем статистами на чужом празднике. – Дирк собрался было протиснуться вслед за широкоплечим Крейцером в узкий душный тоннель, ведущий к выходу из танка, но вдруг остановился и обернулся к тусклой золотой колбе. – Морри, последний вопрос. Исходя из материалов совещания, как ты оцениваешь наши завтрашние шансы?

Морриган недолго помолчал, переводя туманную формулировку вопроса на какой-то свой внутренний язык. И сказал негромко и оттого еще более весомо:

– Вероятность победы оценивается мной как преобладающая.

Если оберст фон Мердер рассчитывал, подобно тоттмейстеру Бергеру, на туман, фландрийский апрель должен был обмануть его ожидания. Белесо-серое небо было чисто, как свежепостиранный платок, и пахло так же – свежестью и крахмалом. Пехотинцы двести четырнадцатого полка, занявшие места в траншеях первой линии, украдкой дышали в ладони и ежились. Разжигать костры и курить приказом оберста было строжайше запрещено. Страх перед вражескими наблюдателями оказался беспочвенным, по крайней мере, Дирк, приникнув к покрытому росой «цейсу», не мог разглядеть во вражеских траншеях ни бликов оптики, ни движения, ни мелькания касок – словом, ничего, что могло бы выдать присутствие в них хоть кого-то.

С расстояния французские траншеи, похожие на изломанные, оставленные плугом линии, выглядели не очень внушительно и явно уступали тем, которые возвели в прошлом кайзерские штейнмейстеры. Но Дирк был уверен, что оборудованы они со знанием дела – все-таки не напрасно сидели в них французы столько времени. Они, конечно, бездельники, но наверняка успели вкопаться в землю достаточно глубоко, чтобы отразить не одну и не две атаки.

Пехотинцы фон Мердера прижались к земле, истончившимися нервами ощущая скорую близость команды, как приговоренный к смерти ощущает близость того миллиметра выбранного свободного хода спускового крючка, который станет последним в его жизни. Ожидание этой команды заставляло их нервничать, тощие тела, обтянутые ветхой истрепанной тканью, подрагивали. Точь-в-точь гончие псы, ощутившие слабость сдерживающего их поводка. Энергия, заключенная в этих щуплых грязных телах, искала выхода – пехотинцы в последние минуты перед боем оправляли на себе амуницию, проверяли гранаты, без всякой необходимости крутили в руках винтовки.

– Вон мои парни, – сказал Крамер, точно забывшись, в голосе слышалась гордость. – Молодцы, не теряются. У них хороший командир, я его знаю. Жаль, не могу шепнуть им слово напоследок. Я всегда держал небольшую речь перед боем.