Вадим Панов - Тёмные церемонии [litres]

– Я не говорила, что пойду в «Михельсон».

– Ты часто здесь бываешь, – ответил он, запуская двигатель. – К тебе?

– К тебе.

Лисс знала, что Дориан будет её ждать, и ещё в полночь предупредила родителей, что не придёт ночевать.

– Они тебя не тронули?

– Ты бы уже знал.

И, произнеся эти слова, девушка поняла, что именно так бы и было: он бы знал. И не просто знал: тронь её кровососы хоть пальцем, Дориан наверняка бы их убил. Лисс не обрадовалась этому пониманию, но почувствовала себя спокойнее.

Как всегда с Машаром.

– Ты давно здесь?

– Не очень.

– Врёшь.

– Приехал, как только узнал о скандале.

– Что об этом думают в Агеме?

– Консул в ярости.

– На нас?

– На придурка Идо.

– И что ему будет?

– Я не знаю, – честно ответил центур. – Но без последствий его выходку не оставят.

– Его выходку? – уточнила девушка.

– Его выходку, – подтвердил Дориан. – Наши ребята уже просмотрели выложенные в Сеть записи из «Михельсона» и составили представление о случившемся. Идо перегнул палку.

– Но его не убьют.

– И даже не отстранят от службы, – после короткой паузы добавил Машар.

Чего и следовало ожидать.

– Это справедливо? – тихо спросила Лисс.

– Будь у Консула больше помощников, он был бы разборчивее.

– А сейчас у него их настолько мало, что Консул согласен якшаться с отмороженными кровососами?

– Тёмный Двор всегда с ними якшался.

– Таких, как Идо, Тёмный Двор всегда уничтожал без всякой жалости. Просто потому, что их нужно убивать.

Некоторое время Дориан молчал, а затем негромко признал:

– Знаю.

Не нехотя, а негромко.

А потом они приехали к нему и оставили проблемы за дверью. Не потому, что проблемы исчезли, а потому, что не хотели о них говорить и думать. Потому что эти часы принадлежали исключительно им, и тратить их на что-то, кроме друг друга, они считали кощунственным. Потому что в объятиях Машара Лисс действительно забывала обо всём – именно так, как написано в книгах: всё теряло значение, и время исчезало напрочь. Оставались только они. Их страсть. Их нежность. И мечтательное чувство, что однажды все существующие часы станут принадлежать им полностью. Им двоим.

Проснулась поздно, проводила Дориана, вернулась в кровать и лишь к обеду проснулась по-настоящему. Неспешно приняла душ, наслаждаясь неисчезнувшими ощущениями прекрасной ночи, сварила кофе, выпила – по-прежнему ни о чём не думая, и лишь насладившись им – обжигающе горячим и невозможно крепким, поняла, что не думать о визите к Тыжеумеру было очень легко.

Потому что решение принято.

Потому что эмоции потеряли яркость, но разум их запомнил. Всё запомнил: страх при появлении вампиров, удушающее бессилие от их поведения и радость маленькой победы. Город, который Лисс знала и любила, не терпел подобного. И девушка ощутила желание сделать что угодно, лишь бы тот Город вернулся.

В ней что-то изменилось.

Что-то очень важное.

Возможно, она повзрослела.

И подтверждение вчерашнего решения, сегодняшнее подтверждение, обдуманное, показало, что в его основе не лежала детская обида или импульсивное желание покарать обидчиков. Лисс не хотела жить жизнью, в которой от неё ничего не зависит.

И поэтому не осталось сомнений.

Решение принято.

Клопицкий понял это ещё вчера. Замолчал, как Лисс попросила, и сопроводил её, спокойную и слегка отстранённую, в подвал. В тот же самый – большой, сухой, со стеклянным кубом, в котором находился всё тот же вампир. У которого, судя по глазам, наступило временное просветление. Так всегда бывает перед тем, как жажда превращает кровососов в обезумевших маньяков. И даже когда превращает – просветления случаются. Правда, не часто.

Лисс повезло.

Или нет.

Увидев девушку, вампир поднялся на ноги – он сидел в углу, на голом полу – и неприятно ощерился. Он тоже всё понял.

– Решилась?

Лисс не хотела отвечать. Направляясь к Клопицкому, она решила молчать до тех пор, пока не совершит задуманное. Боялась, что сомнения вернутся и в последний момент твёрдость духа оставит её. Но неожиданно поняла, что вид пленённого кровососа не вызывает у неё жалости. Перед ней сидел ночной охотник, убийца, который сходил с ума от того, что не может убить. Да, жалкий. Да, приговорённый. Но убийца.

И потому Лисс осталась абсолютно спокойной.

– Мне помогли решиться.

Он мгновенно понял смысл фразы:

– Мои соплеменники?

– Да. Твои неприятные соплеменники.

– Не повезло. – Кровосос усмехнулся, постаравшись вложить в усмешку всё высокомерие ночных охотников, хотел остановиться на этом, но не удержался, продолжил: – Хотя… – Вампир перевёл взгляд на Клопицкого. – Он всё равно меня не отпустит. Ему нравится приходить сюда и наблюдать за моими мучениями.

Тыжеумер промолчал.

– Возможно, твои сородичи убили кого-то из его близких, – очень холодно, настолько холодно, что сама себе удивилась, произнесла Лисс.

– Это повод мучить меня?

Девушка пожала плечами. Продолжая удивляться себе. Продолжая удивляться тому, что ей абсолютно всё равно.

Вампир же, перестав изучать Лёню, вернулся к Лисс, но уже через пару секунд покачал головой:

– Вчера здесь была другая девчонка.

– Рада, что ты заметил.

– Тебе нравится эта?

– Она знает, что делает.

– Ты сильно удивишься, когда познакомишься с ней ближе.

– Я знаю её достаточно.

– Ты сильно удивишься.

Девушка – не глядя – прикоснулась к включателю, но на клавишу не надавила. Вздрогнула, услышав:

– Рассказать, скольких шасов я высушил ? Имён твоих сородичей я не помню, но, возможно, по косвенным признакам ты определишь своих и наконец узнаешь, куда подевались дорогие родственнички…

Вампир продолжил говорить, вперившись взглядом в девушку, но звук исчез. Лиссет бросила быстрый взгляд на Клопицкого, и тот кивнул:

– Я это сделал специально. – Прокомментировать его слова Лисс не успела. – И могу затемнить стекло, чтобы ты не видела, что там произойдёт.

Она хотела сказать, что всё в порядке, что она не боится увидеть, и вдруг поняла, что Тыжеумер в ней разобрался. Так хорошо «прочитал» её, что вновь сумел посеять в ней сомнения.

«Хорошо, что вампир не успел представиться…»

– Затемнить?

– Нет.

– Как хочешь.

Лисс повернула включатель. Нащупала пальцами клавишу. И не отвернулась, до конца досмотрела то, что произошло после включения «протуберанца» внутри стеклянного куба. Досмотрела равнодушно.

– Ты была вчера в «Михельсоне».

Клопицкий не спрашивал. Он просто решил, что настало время поговорить, и обратился к самой очевидной теме.

Они сидели в гостиной, в тех же креслах, что в прошлый раз, и пили кофе. Лёня предложил девушке вино, но Лисс отказалась, попросила кофе, который сварил неожиданно смирный Киви. Кофе оказался прекрасен: в меру крепкий и очень ароматный. Оказался настолько вкусен, что Лисс не стала портить его сахаром, хотя обыкновенно добавляла чуть-чуть, на кончике ложечки. Сначала сидели молча – предложение вина нельзя считать разговором, – выпили по половине чашки, и лишь тогда Клопицкий нарушил молчание.