Рик Риордан - Перси Джексон и похититель молний [litres]

Кларисса оказалась позади меня, за столом Ареса. Похоже, она забыла о том, что случилось, потому что вовсю хохотала и рыгала вместе с друзьями.

Наконец Хирон ударил копытом по мраморному полу павильона, и все замолчали. Он поднял стакан:

– За богов!

Все остальные тоже подняли стаканы:

– За богов!

Появились лесные нимфы с блюдами, на которых было полно еды: виноград, яблоки, земляника, сыр, свежий хлеб и да – жареное мясо! Мой стакан опустел, но Лука подсказал:

– Скажи ему, чего ты хочешь. Только не алкоголь, конечно.

– Вишневая кола, – сказал я.

Стакан наполнился шипучей карамельной жидкостью.

Тут мне в голову пришла идея:

– Синяя вишневая кола.

Шипучка окрасилась в ядовито-кобальтовый цвет.

Я осторожно сделал глоток. То, что надо. И выпил за маму.

Она не умерла, сказал я себе. По крайней мере, не навсегда. Она в Подземном мире. И если правда существует такое место, значит, однажды…

– Держи, Перси, – сказал Лука, подавая мне блюдо с копченой грудинкой.

Я положил грудинку себе на тарелку и уже хотел приняться за еду, как вдруг заметил, что все встают и несут свои тарелки к жаровне в центре павильона. «Может, пошли за десертом?» – подумал я.

– Пойдем, – позвал меня Лука.

Приблизившись к жаровне, я понял, что все берут что-нибудь с тарелки и бросают в огонь: самую спелую земляничину, самый сочный кусок говядины, самую теплую, блестящую от масла булочку.

Лука шепнул мне:

– Ритуальные жертвы богам. Им нравится запах.

– Шутишь?

Он серьезно посмотрел на меня, но мне просто не верилось, что бессмертному всемогущему существу может понравиться запах горелой еды.

Лука подошел к огню, поклонился и бросил в пламя гроздь крупного красного винограда.

– Гермес.

Настала моя очередь.

Знать бы еще, имя какого бога произнести.

Наконец я взмолился про себя: «Кем бы ты ни был, ответь мне. Прошу».

Я взял большой кусок грудинки и бросил в огонь.

Когда до меня долетел запах дыма, смеяться расхотелось.

Вопреки ожиданиям, я не ощутил запаха горелой еды. Пахло горячим шоколадом, свежим печеньем, гамбургерами на гриле, полевыми цветами. К этим ароматам примешивались другие, и все они должны были спорить друг с другом, но удивительным образом сочетались. Я был готов поверить, что боги могут питаться таким дымом.

После того как все вернулись за столы и закончили ужин, Хирон снова топнул копытом, призывая к вниманию.

Мистер Ди, тяжело вздохнув, встал:

– Да, наверное, я должен поприветствовать вас, детишки. Что ж, привет. Наш директор Хирон, ответственный за мероприятия, говорит, что следующий захват флага назначен на пятницу. Пока же лавры принадлежат пятому домику.

За столом Ареса радостно завопили мерзкие голоса.

– Лично мне, – продолжал мистер Ди, – плевать на это, но поздравляю. Да, еще у нас в лагере сегодня появился новичок. Питер Джексон.

Хирон тихо сказал ему что-то.

– А, ну да: Перси Джексон, – поправился мистер Ди. – Точно. Ура и все такое. А теперь бегите к своему дурацкому костру. Вперед.

С радостными криками все помчались к амфитеатру, где под руководством домика Аполлона начали петь. Мы пели о богах, ели сморы и дурачились. И вот что интересно: на меня больше никто не пялился. Я был дома.

Позже вечером, когда искры от костра, кружась, стали подниматься в звездное небо, горн загудел опять, и мы все направились обратно к домикам. Я представить себе не мог, как сильно устал, пока не рухнул на принесенный Лукой спальный мешок.

Пальцы сомкнулись на роге Минотавра. Я вспомнил о маме, но без горечи: я думал о ее улыбке, о сказках, которые она рассказывала мне в детстве на ночь, о том, как она велела не давать постельным клопам кусаться.

Стоило мне закрыть глаза – и я провалился в сон.

Это был мой первый день в Лагере полукровок.

Знать бы тогда, как недолго мне придется наслаждаться пребыванием в новом доме.

Следующие несколько дней я привыкал к занятиям, которые казались почти нормальными, если не учитывать, что уроки вели сатиры, нимфы и кентавр.

Каждое утро Аннабет учила меня древнегреческому, и мы говорили о богах и богинях в настоящем времени, что было немного странно. Похоже, Аннабет была права насчет моей дислексии: читать по-древнегречески оказалось не так уж трудно. По крайней мере, не труднее, чем по-английски. Пару дней спустя я мог осилить несколько строк из Гомера без особых мучений.

Днем я пробовал себя в разных занятиях на свежем воздухе, пытаясь выяснить, есть ли у меня способности к чему-нибудь. Хирон пытался учить меня стрельбе из лука, но быстро стало ясно, что мы с луком и стрелами не подружимся. Но он ни разу не потерял самообладания, даже когда ему пришлось вытаскивать стрелу у себя из хвоста.

Бег? С ним тоже ничего не вышло. Мне было не угнаться за инструкторами – лесными нимфами. Они сказали, чтобы я не переживал, ведь сами они тренировались столетиями, убегая от влюбленных богов. Но все же мне было нелегко смириться с тем, что я оказался медленнее деревьев.

Борьба? Тоже без толку. Стоило мне выйти на мат, как Кларисса размазывала меня в лепешку.

– Могу еще добавить, салага, – говорила она при этом мне на ухо.

Лучше всего я управлялся с каноэ, но гребля – не то героическое занятие, которого ожидают от парня, победившего Минотавра.

Я знал, что обитатели лагеря и старосты наблюдают за мной, стараясь понять, кто мой отец, но это оказалось непросто. Я не был силен, как дети Ареса, не стрелял метко из лука, как дети Аполлона. Я не был хорош в слесарном деле, как дети Гефеста, и – упаси боги – не умел так здорово, как дети Диониса, управляться с виноградом. Лука предположил, что я могу быть сыном Гермеса, эдаким мастером во всем и ни в чем. Но что-то мне подсказывало, что он просто хотел меня подбодрить. На самом деле он тоже не понимал, кто я такой.

Но несмотря ни на что, в лагере мне нравилось. Я привык к утреннему туману над пляжем, к дневному аромату нагретых солнцем земляничных полян и даже к ночным завываниям монстров в лесу. Я ужинал вместе с одиннадцатым домиком, бросал часть еды в огонь и пытался почувствовать связь со своим настоящим отцом. Ничего не получалось. Как всегда, я ощущал лишь тепло, тень его улыбки, как в детстве. Я старался поменьше думать о маме, но у меня в голове все время вертелась одна мысль: если боги и монстры реальны, если магия существует, наверняка должен быть способ спасти ее, вернуть…

Я начал разделять горечь Луки и понимать, почему он обижен на своего отца Гермеса. Конечно, может, у богов и правда куча дел. Но разве нельзя хоть иногда позвонить или там громыхнуть в небе? Дионис мог наколдовать диетическую колу из воздуха. Почему же мой отец, кем бы он ни был, не может наколдовать себе телефон?