Ричард Кнаак - Весы Великого Змея [litres]

С одной стороны, против его логики возразить было нечего, но с другой Ульдиссиану очень уж не хотелось оставлять калинашских приверженцев Церкви Трех целыми да невредимыми и, главное, в тылу у эдиремов, когда придет время штурма главной твердыни. Однако новый крюк, в сторону Калинаша, еще сильнее удлинит путь и обойдется в множество жизней, а то и другое Лилит только на руку…

– Как скоро мы можем добраться до Калинаша?

– Дня за четыре, но, скорее, за пять, – поразмыслив немного, ответил Рашим.

– А до Истани?

– За четыре дня, самое большее.

Да, этот путь приведет к цели быстрее. И, что особенно важно, если сил Церкви Трех там много меньше, Истани обещает не слишком задержать их наступление, а вот в Калинаше кровопролитие может затянуться на многие дни…

С некоторой неохотой Ульдиссиан принял решение:

– Ладно. Идем на Истани. Но двигаться надо как можно быстрее.

Остальные, кивнув в знак повиновения, удалились, а Ульдиссиан повернулся к Серентии в поисках подтверждения разумности сделанного выбора.

– Я бы поступила в точности так же, – ответила девушка, хмуря брови. – О чем ты еще тревожишься?

– О двух вещах… вернее, о двух близких людях. Об Ахилии, это ты знаешь… и о Мендельне.

– Ну конечно. Прости, Ульдиссиан. Мои разговоры об Ахилии тебе, наверное, уже до смерти надоели… а о твоем брате я не подумала. А этот, как его… Ратма… По-твоему, ему можно довериться?

– Не знаю, – буркнул Ульдиссиан. – Думаю, в той же мере, что и любому другому из потомков Лилит… включая, пожалуй, меня самого – ведь я тоже с ней в дальнем-дальнем родстве.

– Значит, с Мендельном все будет в порядке, – рассудила Серентия. – Его путь сходен с твоим, но, по-моему, и разницы меж ними все больше и больше.

– Вот это, Серри, меня ничуть не заботит.

С недавних пор Ульдиссиан вновь начал звать ее детским именем, дабы крепче помнить, что они – лишь друзья и ничего более. Попирать ногами могилу друга ему отнюдь не хотелось, пусть даже эта могила пуста.

– Ничуть, – повторил он. – Я только хочу, чтоб Мендельн остался жив и здоров.

– Думаю, он о тебе заботится не меньше.

– Но мне бы хоть весточку о нем какую… хоть какую-нибудь …

Серентия улеглась у костра, готовясь ко сну.

– Понимаю. Ох, понимаю.

Тон ее не оставлял никаких сомнений: она тоже ждет не дождется хоть какой-нибудь весточки от Ахилия.

О возвращении в Парту Мендельн даже не помышлял. Этому городку полагалось остаться в далеком прошлом. Он и от всякой памяти о Парте избавился бы охотно: ведь именно там для него оборвалась навсегда простая крестьянская жизнь, именно там начались катастрофического масштаба перемены и вокруг него, и в нем самом. После партанских событий любой поворот назад ему был заказан еще вернее, чем после Серама, куда младший из Диомедовых сыновей возвращаться тоже отнюдь не стремился.

В Парту его Траг’Ул с Ратмой отправили одного… для последнего, по их словам, испытания. На все его вопросы оба, как всегда, отвечали туманно. В конце концов ему было обещано, что по завершении дела он сможет вернуться к брату, и Мендельн, скрепя сердце, согласился.

И лишь по прибытии оценил поставленное Траг’Улом условие: «по завершении дела»…

В действительности, перенесся он вовсе не в сам городок. Нет, Мендельн чувствовал: то, что ему нужно, следует искать далеко за городскими стенами, поблизости от тех мест, куда партанцы свозили отбросы. Запашок гнили в воздухе подсказывал: цель уже рядом.

Кроме него, вокруг не было ни души. Те, кто остался жить в городке (наверняка обезлюдевшем более чем наполовину), скорее всего, давным-давно спали, а немногочисленная стража в эти места не заглядывала: кому интересен хлам да объедки с городской свалки?

Не Мендельну, это уж точно. Сюда он пришел лишь потому, что сожжение состоялось именно здесь. По словам Ратмы, лучшего места для призыва и не придумаешь.

Творить эти чары Ульдиссианову брату не хотелось ничуть, но наставники уверяли, что без них не обойтись. Казалось, они о чем-то умалчивают… и это Мендельна вовсе не удивляло. Их методы обучения (особенно методы сына Лилит) оставляли желать много лучшего.

Ну, а причиной «последнему испытанию» послужило столкновение с Инарием – уж в этом-то Мендельн уверен был твердо. Вернув его назад, во владения дракона, Ратма попросил неземного змея о разговоре наедине, а по завершении разговора оба первым делом потребовали от Мендельна взяться за это дело.

«Надо было отказаться, – в двенадцатый раз подумал он. – Наотрез отказаться и твердо стоять на том, чтоб меня вернули к Ульдиссиану».

Однако что-то подсказывало: сколько он ни противься, а в итоге все равно оказался бы здесь.

С этими мыслями он вынул из складок длинных одежд кинжал. Клинок – так сказал Ратма – укажет точное место.

Стоило поднять руку, кинжал замерцал. Повернувшись кругом, Мендельн приметил, в какой момент оружие засветилось ярче всего. Да, это место он помнил прекрасно, как и всю связанную с ним кровавую жуть.

На этом самом месте они с жителями Парты без церемоний сожгли тела верховного жреца Малика и его морлу.

Воспоминания о Малике вгоняли Мендельна в дрожь до сих пор. Страх внушал не сам человек, но таившееся в нем зло. Как можно по собственной воле отдаться на милость этакой тьмы – этого младший из Диомедовых сыновей понять был не в силах. Одна мысль о Малике повергала в столь великое отвращение, что Мендельну отчаянно захотелось немедля развернуться и уйти.

Но Ратма настаивал на том, чтоб дело он сделал…

С глубоким вдохом Ульдиссианов брат, в точности как учил дракон, исполнился спокойной целеустремленности. Дабы лучше служить Равновесию… и, таким образом, всему Санктуарию, всему Роду Людскому, Мендельну надлежало выучиться смотреть на мир более отстраненно. Нет, чувства ему заказаны не были – ведь жертвой чувств порой становился даже сам Ратма, однако их следовало держать в узде, ибо силы, с коими имел дело Мендельн, могли быть весьма и весьма опасны.

Убедившись в полной готовности взяться за выполнение порученного, Мендельн опустился на колени и принялся вычерчивать символы, призванные облегчить его труд. В основе всего лежали те самые силы, что связывают воедино не только его родной мир, но и все сущее за пределами Санктуария, а символы притягивали к себе некую составляющую этих сил, влекли их к месту призыва.

Покончив с этим, Ульдиссианов брат поднял кинжал над центром начерченного. Кровопускания его задача не требовала, однако к этому, может статься, еще придется прибегнуть после. Теперь осталось лишь произнести особые слова, что являли собою неотъемлемую часть сил, связующих все воедино.