Тэмсин Мьюир - Харроу из Девятого дома [litres]

– Ой, заткнись, рыцарь Харроу, – истерически взвизгнула она, – я пытаюсь думать. Ты не она. Она тобой не управляет. Но у тебя ее глаза. Почему? Когда мне показали твой труп, я не сообразила проверить глаза. Глупо, Мерси. Твое упущение. Я думала, что знаю, что ты такое, хотя и не хотела в это верить…

– Что ты вообще несешь?

– Я говорю о провале операции Девятого дома.

Она наклонила голову набок, так что потные от раскаленного воздуха волосы цвета желтой розы упали ей на лицо. Сказала почти спокойно:

– Я думала, что командор просто была плохой девочкой. Трудоголиком. Ставила дела выше семьи. Она была из тех… нет, на совпадение не похоже. Дай-ка подумать. Дай-ка подумать. Я делала ей кукол, они были идеальны, а потом она сваляла дурака с… с выбросом! – вдруг выкрикнула она. – Конечно, это ее убило! Высокомерная дура! Она знала, что Гидеон у нее на хвосте!

Что-то в твоей голове дернулось, когда мы услышали мое имя. Поначалу оно прозвучало как-то странно, глухо, как будто мы были под водой. Потом боль ушла.

Ликтор продолжала. Она щурила стремные красновато-бурые глаза, будто могла плакать.

– А потом Гидеон все испортил. Командор все испортила. Ты все испортила. Это могло закончиться восемнадцать лет назад. А теперь все так сложно. Теперь мне придется тащиться по реке до самого дома и сражаться с жуткими сектантами Анастасии, потому что командор считала себя самой умной. Что вообще Гидеон в ней нашел… красоты он никогда не замечал, а говорить с ней было противно.

Я не представляла, что вообще ответить на этот бессвязный поток херни. Она сварливо сказала:

– Что, язык проглотила? Ты мутант, ошибка, гигантская проблема с телячьими глазами. Дай подумать… почему эти глаза на твоем лице. А вдруг…

И тут ее голос сорвался на громкий дрожащий всхлип. Она принялась бродить вперед и назад, время от времени откидывая голову, как будто готовясь закричать. Волосы странного цвета спадали ей на спину. Она ничего не говорила. Встала в пятне света. Повернулась к нам. Потом она наконец открыла рот, и голос ее звучал тихо и бесстрашно.

– Ясно. Я поняла. Хромолипоид. Рецессивный ген. Ты – доказательство. Он нам соврал. А ты дала мне всю нужную информацию. Мне ничего не придется нарушать. Не придется возвращаться. – Она вздохнула. – Боже милосердный, Цитера ведь с первого взгляда все поняла.

– Что ты вообще несешь? – спросила я. – Что происходит? Какой еще другой Гидеон?

– Ликтор, которого отправили убить твою мать, – пояснила Мерсиморн.

– Но мать Харроу…

– Я говорю не о Харрохак, тупой ты мертвый ребенок, – надменно заявила она. – Я говорю о тебе. Нав… Гидеон Нав… Гидеон! Очень смешно. Ты – кощунство. Ты – ересь. Ты – неудача, запоздавшая на девятнадцать лет.

Прости, Нонагесимус. Я не знала, что делать. Может быть, мне нужно было развернуться и выбраться оттуда. Забиться в какую-нибудь дыру и ждать, пока ты вернешься. Но я сказала:

– Что ты сказала про мою мать?

– Прошу прощения, я была неправа. Мне не следовало использовать этот термин, – ответила некромантическая святая, расправила плечи и вытерла со щек жидкие кровавые слезы. – Как она, наверное, ненавидела само слово «мать».

Она подняла рапиру, медленно расправила намотанную на запястье сетку, которая упала на пол блестящей шелковистой кучкой. Мерси сказала:

– Теперь я исправлю свои ошибки. Кристабель всегда говорила, что я аккуратная.

Она бросилась вперед, держа рапиру близко к телу и волоча сетку за собой – черт, она двигалась очень быстро, – отбила мой неловкий блок, запоздавший не меньше чем на секунду, и ударила нас прямо в сердце. Очень простой удар, в который была вложена огромная сила. Он прошил грудину и вошел ровно в центр сердца, которое облажалось уже несколько раз, пока было на моем попечении. Действовала она с хирургической точностью, рапира ее представляла собой тонкую иглу. Если бы кто-то вскрыл нам грудную клетку, то наверняка увидел бы, что клинок прошел прямо сквозь аорту. Мерсиморн вытащила рапиру с той же легкостью и отступила на шаг. С клинка капала кровь.

Это была ошибка.

Твое сердце срослось вокруг рапиры, когда она воткнулась в тело. Твое сердце срослось, как только рапира из него вышла. Крошечный прокол в грудине исчез мгновенно, с той же скоростью, что и появился. Как будто укол рапирой ничем не отличался от прививки в Дрербуре.

Я подняла меч, и ее глаза раскрылись чуть-чуть шире.

– Детка, ты слишком поздно вошла в игру, чтобы научиться этому фокусу.

Я ударила. Она автоматически парировала. Меч сбил ее рапиру в сторону, я отступила на шаг. Мне нужно было пространство. Я пыталась вспомнить все, что ты успела узнать об этой ведьме с безумными глазами, но мне казалось, что мозг стал глиной. Я знала, что нельзя давать ей себя касаться, но не помнила почему. От жары воздух превратился в липкий пар, и красный свет аварийных ламп мерцал и подрагивал. Из-за этого освещения казалось, что она движется. Но на самом деле она просто стояла на месте, идеально сбалансированная рапира все еще поблескивала твоей кровью, а сетка переливалась в левой руке. Все, что мне оставалось, кружить вокруг нее, подняв меч к груди. В этот раз я собиралась сберечь твое сердце. Даже в собственном теле я бы запаниковала, но я была в твоем, и она знала все, на что я была способна. Ну и какого хрена я буду делать? Отращивать пальцы прямо в нее?

Мелькнула сетка. Эта чертова хреновина походила на тонкую паутинку, но оказалась очень тяжелой. Я думала, что ликтор попытается спутать меня, а не использует сетку как болу. Она обвилась вокруг моей лодыжки и уронила тебя на пол, потому что я все еще не разобралась с твоим весом, вышибла весь воздух у тебя из легких и подтащила нас к ликтору. Одно движение руки – и мы лежим перед ней на животе. Она опустила рапиру острием вниз. Рука на яблоке, рукоять высоко над головой. Один-единственный удар сверху вниз, и клинок войдет между глаз, проломит хрящи и разорвет мозг.

А потом раздался громкий щелчок и еще более громкий грохот – грудь ликтора взорвалась изнутри. Мерсиморн упала вперед, я еле успела откатить нас в сторону. Мерсиморн стояла на коленях и орала. Не от боли, а точно так же, как в первый раз, когда мы ее услышали. Она вопила от дикого первобытного страха, и ее руки и ноги судорожно дергались. Потом она опустилась в растущую лужу крови на полу.

Я вскочила на ноги, тяжело дыша. В дверях, через которые я вошла, стояла женщина, закинувшая на плечо двустволку. Легкий дымок шел из стволов и поблескивал в красном свете.

Коротенькую белую тунику покрывали пятна крови. Ноги женщины были босы, голова обнажена. Кудряшки цвета бледной карамели пушились во влажном горячем воздухе, лицо казалось белым, глаза – темными и тусклыми, а не переливчато-синего, как радиоактивная вода, цвета. Я бы узнала ее где угодно. Мы убили ее.