Джонатан Френч - Реальные ублюдки [litres]

Блажка почувствовала, как ее брови сошлись на переносице.

– Кочевники? Ты заберешь моих братьев и не позволишь мне остаться с ними?

– Девочка, – выдохнул Отец, – я стар, но пока не безумен. Я не Ваятель. И я не слепой. Думаешь, я не видел тех двоих, что тренируются с твоими сопляками? Мы, полукровки-мужчины, может, и бесплодны, но я клянусь тебе, день, когда я произведу на свет дитя, настанет прежде, чем я допущу, чтобы в ряду Сыновей разрухи появились дочери.

Блажка наклонилась к нему и, стиснув зубы, процедила:

– Я надеюсь, ты сможешь залезть на борова и ускакать, скрипя суставами, потому что если, когда я схожу пописаю и вернусь, ты со своими мальчиками еще будешь здесь, то в Уделье станет одним копытом меньше и, клянусь, не моим.

И оставив возмущенного старого полукровку, она толкнула ворота загона, чтобы удостовериться, что сопляки, дежурившие в хлеву, подадут Сыновьям их свинов максимально быстро. В главном загоне был малый Тельч, толкавший груженую тачку к выгребной яме. Десяток лишних свинов метали почти так же много дерьма, как и сам Отец.

– Тельч! – крикнула Блажка, проходя через загон. – Сыновья уезжают. Кто тут еще с тобой?

Мелкий полукровка застыл с отвисшей челюстью при виде вождя.

– Да, я вернулась, нахрен. Так кто здесь еще? Я помогу. Покончим с этим втроем. Кто тут дежурит?

– А-Аламра. Вождь.

– Тогда почему она не тут с тобой?

Малый Тельч указал на хлев.

– Она, э-э, она там.

– Она что, тебе не помогает? Неужели симпатичная хилячная не соизволила испачкаться в дерьме?

И не дожидаясь ответа, Блажка прошагала к загону. Войдя внутрь, она не сразу увидела Аламру, но даже низкие стены, разделявшие стойла, не скрыли бы ее, даже если бы она спряталась за лопатой. Куча навоза у первых стойл свидетельствовала о том, что от работы девушка не уклонялась – если, конечно, это не было делом рук Тельча. Направившись по проходу, Блажка вздрогнула, когда в последнем стойле слева поднялась фигура, которая затем удовлетворенно выдохнула и потянулась.

Это был один из Сыновей. Татуировки на голой спине не давали в этом усомниться.

Блажка ускорила шаг, чувствуя, как ее нутро сжимают холодные пальцы. Когда она подошла к открытой двери загона, ее рука сжала рукоять меча.

Сын повернулся в ее сторону. Он был удивлен увидеть ее здесь, но быстро скрыл это за легкой улыбкой. Его штаны были спущены до колен, а стоячий член только начинал расслабляться.

– Вождь, – проговорил полукровка, растягивая слоги. – Я только зашел проверить своего свина, думал, не окажусь ли чем полезным.

Он загораживал почти все стойло, но Блажка видела, что позади него кто-то был. Как видела и оружие, лежащее в углу, достаточно далеко от него. Она оттолкнула его в сторону и обнаружила Аламру – она еще только поднималась, совершенно голая.

Но невредимая.

Блажка пробежала по ней глазами в поисках признаков насилия. Пятна, оставленные грубыми руками. Слезы и сопли на замаранном лице. Кровь.

Но ничего такого не заметила.

У Аламры были пятна на коленях, солома в волосах. Но больше ничего.

Но за все говорил ее взгляд. В нем не было ни страха, ни боли, только удивление от того, что ее нашли, да и то совсем слабое.

– Пошел вон, – скомандовала Блажка Сыну.

Он подтянул штаны, все еще улыбаясь, собрал свои вещи и удалился.

Аламра не потянулась к одежде. Только встала, не пытаясь извиниться, не ища оправданий. Это был первый раз, когда ее обычно кроткий взгляд не был направлен в землю.

Блажка смотрела на нее, стиснув зубы.

Если красивое лицо этой женщины было заметно сразу, то что у нее есть фигура, Блажка и не подозревала. Стоя перед ней сейчас, Аламра вовсе не выглядела жердиной. Да, она была невелика ростом, но не тщедушна. Ни плоский живот, ни крепкие плечи не намекали на худобу. Изгибы бедер и груди, которые было легко не заметить, когда она одета, мягко дополняли ее твердую фигуру. Орочья кровь не разбавилась внутри Аламры – она собралась вместе, чтобы создать видимость человеческой мягкости поверх безупречной стали.

– Тебя не насиловали, – сказала Блажка.

– Нет. Он был мил. Я искала утешения.

– Утешения? – Блажка усмехнулась. – Жизнь в копыте – не для утешений, девка. И уж точно не для соплячек, нахрен! Что ты задумала? Чтобы он доубирал за тебя стойла?

– Усердный труд не в его природе. Думаю, он делал бы это медленно и небрежно. Мне не нужно было, чтобы он работал. Я получила то, чего хотела.

– Нарушив мой приказ!

До этого спокойная, Аламра слегка дрогнула.

– Он был не из этого копыта. Я не думала, что это нарушение!

– Я сказала не шлюховать!

– Он мне не платил. Я сама хотела его. Простите меня. Я не знала, что это проступок.

– Проступок? Тебя назначили убирать дерьмо в хлеву. Тебе дали задание, нахрен. И тебя никто не назначал сюда, чтобы трахаться!

– Вы правы, разумеется. Эта жизнь для меня внове. По-видимому, у меня трудности с тем, чтобы избавиться от старых привычек.

Блажка презрительно усмехнулась. Она могла вообразить, какой была старая жизнь у этой женщины, раз она разговаривала увереннее голой, чем одетой, и чье представление об утешении предполагало грязные колени и полный рот семени.

– Сыновья уезжают. Надевай свою одежду и езжай с ними.

Аламра, к ее чести, не впала в панику. И не бросилась умолять.

– Могу я задать вопрос?

Блажка не ответила – лишь выжидающе посмотрела на женщину.

– Вы помните, что я из Сардиза?

Блажка лишь покачала головой.

– Ее поглотила Тиркания задолго до моего рождения, но некоторые обычаи у нас все же остались. Те, что нам позволили сохранить. Султаны содержали Дом слепящего блеска. Вы можете по его названию понять, что это было?

– Бордель, – призналась Блажка.

Аламра не дрогнула голосом, не отвела взгляда.

– Нет, ничего такого вульгарного. Во-первых, это приют, правда, только для девочек. И школа. Я с детства училась танцевать, петь, читать и писать на стольких языках, скольких вы и не слышали, сочинять на них стихи, играть на музыкальных инструментах. Все это, и не только, занимало мои дни в богатом доме со струящимися фонтанами, тенистыми садами и закрытыми балконами, выходившими на улицы, которые кишели вшивыми детьми-побирушками того же возраста, что и я. И да, позже меня обучали соблазнять мужчин и приносить им удовольствие. Это не считалось постыдным, ибо женщины из моего дома пользовались уважением, и это было все, что я знала. Теперь я знаю о мире куда больше, чем тогда, и я все равно не чувствую за это стыда. Навыки, которая я приобрела со временем благодаря обучению и усердию, дали мне преимущества. Скажите, вождь, вам стыдно за ваше владение клинком, меткость стрельбы из арбалета, ловкость езды на свине? Вам стыдно за те преимущества, которые вы обрели, чтобы выжить в своем родном краю?