Евгения Сафонова - Когда завтра настанет вновь [litres]

– У тебя обошлось без клубов пыли на полу, – поморщилась я, глядя на серость, ровным слоем покрывавшую паркет. Осмотрела просторную прихожую, всю мебель в которой скрывали тканевые чехлы. Удивительно даже, что за все эти годы в дом никто не забрался; соседи, что ли, присматривали?.. – Придётся прибираться. В такой пылище я и ночи не просплю.

Обнаружив в кладовке швабру, веник и совок, следующий час мы на пару убирали все помещения на первом этаже. На второй даже подниматься не стали – зачем? Света, к слову, не было, как и воды: видимо, давно отключили за неуплату.

– Я в магазин, – сказал Питер, когда мы привели родовое гнездо Форбиденов в более-менее пристойный вид. – Что миледи изволит желать на ужин?

– На твоё усмотрение. – Я сняла чехол с кресла в гостиной и устроилась на гобеленовом сиденье, обняв руками колени. – Если честно, я вообще есть не хочу.

– Тебе кажется. – Питер провёл кончиком пальца по моей щеке. – Лайз, ты не…

В дверь постучали – и мы замерли, точно участники немой сцены в некоей дурацкой театральной постановке.

– Кто это? – прошептала я, когда наконец сумела разлепить пересохшие губы.

– Не знаю. – Не отнимая ладони от моей щеки, Питер напряжённо прислушивался к уличной тишине. Решившись на что-то, выпрямился: – Сиди здесь.

Я слушала сперва его шаги, удаляющиеся по направлению к входной двери, а затем – звон цепочки, стук и скрип рассохшегося дерева.

– Добрый вечер, юноша, – приветливо прокряхтел мужской голос. – Вы из Форбиденов, видать? Вернулись наконец?

– Да, вернулись, – мгновенно сориентировался Питер.

Прокравшись к окну, я прильнула к стеклу, разглядывая незваного гостя. Пришелец, застывший на крыльце, оказался сухоньким старичком с тросточкой, в льняной кепке и штанах с подтяжками: типичный курортный житель, наверняка любитель рыбалки и владелец собственной лодочки.

– Столько лет домик заброшенным стоял! Ну да я приглядывал за ним, как ваша матушка просила. Прибирался время от времени. Вы ж, поди, сынок её? Сабеллы Форбиден? – Звучание маминого имени словно вогнало в сердце тупую иглу. – Хотя нет, взрослый вы больно для сынка. И у Сабеллы только дочка была, когда она в Динэ уезжала. Маленькая, годика четыре. – В голосе старика скользнуло подозрение. – А вы…

– Я её племянник. Двоюродный, – спокойно ответил Питер. – Тётя Сабелла в Динэ, не смогла вырваться. И дочь её тоже. Вот попросили меня съездить и посмотреть, как там дом. Собираются его продавать.

Честно сказать, версия казалась мне так себе, но Питер умел быть убедительным.

– Вот как, – закивал успокоенный старик. – Я вашу тётю знал, когда она во-от такой была! Пешком под стол бегала! С родителями её мы большими друзьями были… Честно сказать, не знал, что у них есть ещё родственники…

– Передам тёте, что вы её помните. Ей будет приятно.

– Ещё б не помнить! Мы с женой ей помогали… с похоронами и прочим. Когда родители её погибли, да пребудут души их в покое. Такие молодые, а Сабелла – совсем девочка, восемнадцать только исполнилось… разбились оба в мобиле. Хоть не мучились, говорят. – Старик вздохнул. – Сабелла после этого сама не своя была, пока сида своего не встретила…

– Этого тётя мне не рассказывала.

Нет, Питер, подумала я, испытывая смутное желание зажать руками уши. Только не это. Сверни тему, пожалуйста.

– О, у нас тут в лесу рядом с Фарге холм с прорехой есть. Оттуда он и пришёл. Сабелла его в лесу и встретила. Красивый был, подлец! Кудряшки золотые, личико… У наших парней таких не бывает. От него она дочку и родила. Лет шесть они вроде бы вместе прожили, а потом он взял и ушёл. Сабелла тогда вторым ребёнком была беременна. А спустя неделю она уже вещички собрала. – Старик хмыкнул со странной смесью сочувствия и неодобрения. – Тяжело ей было здесь оставаться после всего этого… Сказала, в большой город подастся. Дом заперла, копию ключа мне оставила, попросила присматривать. И уехала. Ну я и присматривал, а сегодня вижу – мобиль стоит! Подумал, Сабелла вернулась, вот и заглянул… – Старичок, кряхтя, надвинул кепку на лоб. – Значит, решила-таки продавать дом? Ладно, привет передавайте…

Я следила, как сосед, хромая, идёт по запущенному саду. Затем услышала тихий стук закрывшейся двери.

…забавно, что я уйду из Харлера там же, где начала своё существование. И причиной этому послужит сид с Эмайна, в то время как другой сид поспособствовал моему появлению на свет.

Видимо, боги любят закольцовывать историю не меньше, чем злые шутки.

– Сосед, – заглянув в гостиную, доложил Питер. – Впрочем, вижу, ты и сама уже успокоилась.

– Насколько это возможно. – Я потёрла кончиками пальцев ноющие виски. – Езжай в магазин. Я в порядке.

– Точно?

– Насколько это возможно, – повторила я с кривой улыбкой.

Питер долго смотрел на меня. Ничего не сказав, спиной назад отступил в коридор – словно не хотел терять ни одной из оставшихся ему секунд, в которые он ещё мог на меня смотреть.

Когда он ушёл, я долго сидела в полутьме, где закатный свет просачивался сквозь грязные окна. Обводила взглядом старый телевизор на низком комоде и застеклённые книжные шкафы, не видя того, на что смотрела. Разговорчивый сосед разбередил раны, которые и так не собирались заживать.

Мастер.

Гвен.

Мама.

Рок.

Эш.

Питер…

Что я буду делать на Эмайне? Как смогу простить себя за всех, кого больше нет? Как Эш будет жить без меня? Как Питер…

Тоска, боль и одиночество навалились остро, безжалостно, – и я скрючилась в кресле, давясь рыданиями до хриплого кашля, пока все чувства, все мысли поглощала чёрная пустота.

Мне казалось, я знаю, что это такое: когда вся твоя жизнь остаётся в прошлом, где-то по ту сторону сгоревших мостов. Теперь это ощущение навалилось снова, сильнее и больнее, чем прежде, – и теперь я знала, что никогда в полной мере не понимала смысла слова «отчаяние».

До этого дня.

– Лайза!

Тёплые руки обняли меня крепко и бережно. Прижали к себе. Ладонь Питера легла на мой затылок – гладя по волосам, утешая, – и я, всхлипнув, попыталась отстраниться, жалея, что не успела успокоиться, пока он не вернулся. Он удержал меня, не давая отодвинуться, и я сдалась, обвивая его шею руками, цепляясь за Питера, как за спасательный круг.

– Я… столько людей из-за меня… и с тобой мы только встретились, и… завтра… – хриплые слова срывались с губ сами собой; Питер стоял на коленях перед креслом, его кожа была горячей, и я вдруг поняла, насколько холодны мои пальцы. – Я не хочу, не хочу, не хочу…

Он касается губами моих щёк: одной, затем другой, промокая мои слёзы. Потом целует – даже не совсем целует, просто дотрагивается губами до моих губ и чуть отстраняется. В этом жесте нежность, поддержка, помощь… но это не помогает. Не делает пустоту внутри менее страшной, не выгоняет иглу из сердца, не уменьшает боль.