Евгения Сафонова - Когда завтра настанет вновь [litres]

– Настолько завидная, – выдохнула я, почти рухнув на землю рядом с Рок, – что нормальные люди, которых из уважения к предкам я назову «злыми языками», не без оснований сочтут её ослиным упрямством.

– Зато теперь точно не буду недооценивать одного зеленоглазого засранца. Как и то, что в вашей породе он разбирается получше моего. – Баньши протянула мне предмет, в котором я узнала свою косметичку. – Держи. Питер предположил, что ты захочешь умыться. Зубная щётка, паста, мыло – всё там, мы проверили.

Я посмотрела туда, где предусмотрительный «зеленоглазый засранец» неспешно прогуливался по берегу, распугивая чаек: достаточно далеко от нас, чтобы ничего не слышать, у самой кромки воды, рискуя замочить мокасины. Вот он нагнулся, подобрал подвернувшийся под ноги камень – и метко кинул его волнам наперерез, заставив перед погружением оставить на озере четыре «блинчика».

Какая забота.

Прежде чем достать щётку из матерчатой сумочки, я покосилась на баньши: та отстранённо обнимала руками колени, облитые шёлком, на котором наше путешествие оставило пару маленьких зацепок и неряшливых пятен.

– Рок, что ты теперь будешь делать?

Та чуть повернула голову, обратив на меня вопросительный взгляд.

– Ты вместе с нами скрываешься от стражи. А твой отец сам стражник. Даже удивлена, что он не согласился помочь отряду, который за нами выслали, но наверняка он…

– За меня не волнуйся. – Тихие слова баньши без труда перебили мои собственные. – У нас с отцом специфические отношения, но в конечном счёте он хочет мне только добра. – Она взмыла с песка вспугнутой синей бабочкой. – Я – курить.

Глядя, как она плывёт к лесу, я вспомнила разговор, прошедший на этом самом месте между мной и Питером.

Наверное, тут должна была настать моя очередь толкнуть речь о родителях, которые хотят тебе только добра. Но Рок – старше, и я не эмпат, и я знаю о ней и её отце слишком мало, чтобы читать ей нотации. Меня жажда самостоятельности пока привела лишь к тому, что вместо полётов я еле ползаю.

И всё равно ни о чём не жалею.

Умываясь, я с трудом удерживалась от того, чтобы не открыть себя энергетическим потокам, снова ощутив клубившуюся вокруг силу: даже не активируя печать, я чувствовала на губах её дразнящий вкус. В моём состоянии и такой безобидный фокус мог привести к непредсказуемым последствиям. Жаль, что при необходимости физическая энергия преобразовывалась в магическую незаметно для обладателя, но чтобы перегнать магическую в физическую, требовалось куда больше усилий. Как это делать, я не знала; если бы и знала, экспериментировать с этой энергией, мощной и непредсказуемой, всё равно не решилась бы.

Убрав щётку и пасту в косметичку, я кое-как выпрямилась, взглянув на подоспевшего Питера.

– А я думала, ты так заигрался с камушками, что тебя придётся звать.

– Ваш зов, миледи, я угадаю прежде, чем он прозвучит, – церемонно ответил он, подхватывая меня на руки.

От удивления я даже не попыталась брыкаться. Лишь порадовалась, что Эш отошёл сворачивать палатку.

– Вообще-то ходить я ещё не разучилась, – вымолвила я, пока меня несли к мобилю, благодаря амулету немного вытянувшему капот и окрасившемуся в весёленький жёлтый цвет.

– Но, судя по тому, что я видел, утратила немалую часть этого навыка, – справедливо заметил Питер. – Лекарь рекомендовал тебе постельный режим в течение недели. Раз я не в силах тебе его обеспечить, хотя бы поберегу от лишних нагрузок.

– Я вообще-то собиралась в лес. По секретным делам. Туда тоже меня понесёшь?

– Если потребуется.

Я закатила глаза, скрепя сердце смиряясь с происходящим.

– Не доводил бы ты Эша. Он и так на тебя здоровенный зуб отращивает.

– Ревнует, что поделаешь, – откликнулся Питер беззаботно. – Не беспокойтесь, миледи. Не спорю, что зуб вашего брата пробьёт любую броню, но у меня под рыцарскими доспехами прячется слишком толстая шкура, чтобы я отступил.

Я промолчала. Хотя знала, что Эш не ревнует: просто считает меня глупой девочкой, которая вполне может взять пример с дорогой мамы – и полюбить мужчину, который в один прекрасный день исчезнет из её жизни, оставив её с двумя детьми и разбитым сердцем.

Мы с Эшем не говорили об отце. Но мне всегда казалось, что его ненависть к нему ещё сильнее моей.

В лес, естественно, я побрела сама. Медленно, на подгибающихся ногах, кое-как держась за мшистые буковые стволы. Вернувшись к Французику, обнаружила сюрприз – в лице Рок, занявшей пассажирское кресло по соседству с Эшем.

– Я понимаю, что калек быстро сбрасывают со счетов, – сказала я, устало опершись на открытую дверцу мобиля, – но это вообще-то моё место.

– Лекарь сказал, если хочешь скорее восстановиться, тебе нужно отсыпаться, а сидя делать это не особо удобно. К тому же мне надо раздавать Эшу указания насчёт дороги, если заплутаем, – возразила баньши весело. – Пойдёшь назад, к Питеру. Ляжешь на сиденье, положишь голову к нему на колени – думаю, он не будет отмывать их до конца жизни.

Эш молчал, держа руки на руле, неподвижный, как ледяная скульптура.

Прежде чем забраться назад, я заглянула в лицо Рок и одними губами выразительно прошептала: «Сводница».

Тронулись мы ещё раньше, чем я сжевала предложенные блинчики, явно купленные в отделе готовой еды ближайшего супермаркета. Аппетита не было, несмотря на сутки вынужденного голодания, но я знала, что мне надо поесть.

– Твоё лекарство. – Когда я вытерла руки влажной салфеткой, Питер протянул мне объёмистый пузырёк тёмного стекла. – Доза – четверть бутылки. Пить дважды в день после еды. Лекарь сказал, за сутки встанешь на ноги.

Снадобье оказалось горьким, как полынь; поморщившись и кашлянув, я вернула бутылку Питеру. Стянула кеды, забралась на сиденье с ногами – и осторожно, словно ложась на раскалённые угли, опустила затылок на колени, прикрытые чёрной джинсовой тканью.

– Руки не распускать, – буркнула я, закрывая глаза.

– Предложил бы по старой традиции положить между нами обнажённый меч, – донеслось сверху, – но в нашей ситуации это не сильно бы помогло.

– Свой меч , мистер Джекевэй, будьте добры держать зачехленным. Ближайшую вечность.

Мне ответили лишь коротким смешком, позволяя провалиться в забытье. Но напоследок я всё-таки успела подумать, что сказали бы об этом зрелище мама и Гвен, – и спаслась от боли, обернувшей сердце подушечкой для десятка тупых иголок, лишь тем, что болезненное забвение слишком жадно ждало, когда ему предоставят возможность утянуть меня обратно в черноту.

…в одном мой маленький братик прав. Жаль, что на естественные человеческие эмоции тоже нельзя поставить блок: жить было бы намного легче.