Дэвид Арнольд - Электрическое королевство [litres]

Язык потери, что звучит как пение ветра в пустом стволе мертвого дерева.

Язык жертв, что звучит как шелест красной банданы, когда перетягиваешь ею волосы, или шуршание желтой клетчатой рубашки, когда застегиваешь на ней пуговицы.

Язык дружбы, что звучит как шум полноводной реки и мягкие шаги подле тебя.

Возможно.

Одно Кит знал наверняка:

– Хорошо, что на лодке не поплыли.

Позднее, уже днем, где-то к северу от Манчестера и к югу от гидроэлектростанции Гарвин-Фоллз они миновали приветственный знак на входе в город Уотерфорд.

Первое, что сразу бросалось в глаза, так это муралы.

Они были всюду. Цветные изображения, нанесенные на витрины магазинов и знаки, на стены из кирпича и камня, на стены домов и банков, и даже – да-да – кинотеатров.

Мурал на мурале.

Мураломания какая-то.

Нагромождение муралов.

Какие-то изображения были странными, но безобидными: машина на дне океана, кролик верхом на пушке, дом в форме человеческого лица. Прочие производили куда более пугающее впечатление: огромная пустая глазница, люди с головами зверей и танцующие вокруг костра, женщина, рожающая телефон с умной начинкой.

– Неприятный город, – заметил Кит.

Леннон покачал головой:

– Ты прав.

У главной дороги не было названия, или же табличку с ним просто давно сорвали. Город словно был стар, но не так, как Городок, в котором улицы пахли ностальгией и объятиями.

Здесь улицы пахли улицами. Ни понтовых туфель, ни понтовых машин, ни понтовых нарядов. Если не считать муралов, то здесь не было ничего, кроме заброшенных развалин; по обе стороны дороги тянулись обветшалые магазины, нечитаемые знаки и тонкий слой припорошенной снегом ржавчины. Даже деревья тут росли какие-то кривые и завитые, изогнутые под странными углами в самых неожиданных местах. Небо затянуло облаками, и день внезапно показался ранним вечером.

Уотерфорд был таким местом, живя в котором легко было поверить, что других мест нет. Когда ты «тут», то «там» просто нет.

– А где высосанные кости? – спросил Кит.

– Что где?

– Ну, эти, останки людей.

В каждом городе, через который они срезали путь, останки находились всюду. Тут же их не было, а значит, еще до гриппа город очистили, или же кто-то убрал из него трупы. Ребята вышли на середину дороги, словно опасаясь, что из какого-нибудь заброшенного магазина на них выпрыгнут те самые выеденные кости.

В витрине книжной лавки выцветший знак приглашал на встречу с автором.

Паб. Пекарня.

Никаких окон, только зияющие тьмой дыры.

У главного входа в старую церковь знак гласил:

Леннон пробормотал нечто вроде того, что за странный обычай ставить тут знак, и вдруг их окрикнули:

– Стойте! – Голос эхом разнесся по улице, отразился в пустых окнах магазинов и кривых ветвях деревьев. – Вас только трое?

Благословенная церковь Воскресшего Спасителя, заброшенная и грязная, с мутными витражами, облупившейся белой краской и тяжелыми дверьми, стояла справа; слева тянулся ряд равно обветшалых домов.

– Да! – ответила Нико, медленно поворачиваясь на месте. Из-за эха нельзя было сказать, откуда именно раздался голос. – И еще собака.

Леннон прокричал:

– Мы просто мимо идем!

Щелкнул замок, и массивные двери церкви отворились. В проеме стояло двое мужчин: один молодой, другой старый, но в остальном они выглядели одинаково.

Молодой целился в ребят из чего-то похожего на винтовку.

– Вот что я скажу, – произнес старый. – Проходите внутрь, и мы мирно обговорим, кто и куда идет.

Вот что она начинала понимать: кто-то тихим голосом успевает сказать многое, а кто-то кричит ни о чем.

– Мы – последние выжившие горожане Уотерфорда, гордые потомки, мать их, основателей.

Бруно и Гейб Рейнеры выглядели так, будто их съел и переварил взрослый лось. Маленькие, но жилистые, они собирали черные, как нефть, волосы в тугие хвосты, а грязь на их лицах давно перешла в стадию, следующую за «спекшейся».

Старшему, Бруно, было за пятьдесят (и это ставило под сомнение теорию о том, что вирус пробуждается с возрастом носителя), а еще у него не хватало куска уха. Сперва он назвался сам, а после, с помпой, представил «сына Гейба». Этот его апломб отталкивал, вызывая ощущение, будто Нико, Леннон и Кит пересекли горы, каньон и нескончаемые рои мух с одной-единственной целью – познакомиться с отпрыском Бруно, Гейбом Рейнером, Избранным.

У Гейба постоянно слезились глаза, а лицо напоминало пустой мятый рюкзак. Он ходил прихрамывая и таскал с собой некий предмет размером с винтовку, состряпанный из жгута, металлического прута и палок. О назначении этого оружия оставалось догадываться.

То, как оба держались, как Бруно говорил, и оружие, с которым расхаживал Гейб, тусклые взгляды мужчин – все это делало их идеальными кандидатами в Железные Маски.

Особенно Бруно, который явно притворялся, строя из себя образец гостеприимства.

Завел ребят в церковь – и, пока они присматривались к необычной архитектуре, принялся без умолку трещать о ее истории. Внутреннее убранство напоминало Нико фотографию одного старого города, пережившего бомбардировку: дома в нем с одной стороны стояли целые, а с другой обрушились.

Дальняя стена церкви вместе с частью потолка обвалилась полностью, а поскольку граничила с той стороны церковь с лесом, то Нико уставилась в темную чащу. Прямо посреди зала устроили огромную костровую яму, в которой яростно горело пламя; дым поднимался вверх через отверстие в крыше. На уцелевших стенах висели факелы, которые вместе с пламенем в здоровенной яме и объясняли относительное тепло в помещении, а заодно и испарину на полу.

– Что это за звук? – спросил Леннон, глядя на мокрые полы.

Нико тоже заметила это гулкое гудение под ногами.

– Катакомбы. – Бруно отошел в угол и потопал ногой по крышке люка на крупном висячем замке. – Тянутся по всей длине церкви. Вверх по реке есть водопад. В определенное время года от воды земля дрожит, и это чувствуется даже отсюда. – И он снова ударился в лекцию по истории: оказывается, церковь в Уотерфорде возвели самой первой. – Вам бы видеть ее в дни славы, до того, как началось это дело.

– Это дело? – спросил Леннон.

– Он говорит про мух. – С тех пор как они вошли, Кит так и стоял у передней стены; катакомбы ему были не интересны, он любовался муралом над входом. – «Это дело» – специальный термин для обозначения мух, – тихо пояснил он.