Хэйлоу Саммер - Принцесса пепла и золы [litres]

Я хочу это сделать, но тут обнаруживаю на полу под окном продолговатое тельце с распростертыми лапками.

– Наташа! – кричу и бегу в дым, чтобы спасти ее.

Маленький пушистый зверек выглядит чудовищно безжизненным, когда я хватаю его в руки, выбегаю из комнаты и уношу прочь. На кухне аккуратно кладу Наташу на подушку, которая обычно представляет из себя личную лежанку Гворрокко. После недолгого колебания, в течение которого я понимаю, что в данный момент ничего больше не могу для нее сделать, бегу обратно в салон.

Мне не дано заряжать воду магией, но в салоне я нахожу одну вещь, которая никак не перестает гореть: это опрокинутая масляная лампа, содержимое которой вылилось на ковер. Вот откуда, видимо, распространился огонь. Я переворачиваю пустой чугунный котел, в котором мы храним дрова, качу его по комнате и накрываю им пролившуюся масляную лампу, чтобы потушить огонь.

– Вот! – кричит моя фея, вернувшаяся с двумя другими ведрами воды. – Возьми!

Она через окно протягивает мне ведра, я выливаю жидкость там, где это наиболее необходимо, поражаясь тому, как храбро заколдованная вода борется с пламенем и впитывает дым, пока окончательно не испаряется. В ожидании следующей порции воды я пытаюсь потушить те островки пламени, что поменьше. Не знаю, сколько времени это занимает, но в какой-то момент мы справляемся: пламя гаснет, все окна и двери открыты, дом спасен.

Я облегченно смахиваю с лица копоть, следы пара, пепла и дыма, снова и снова заходясь в приступах кашля. И только когда мой кашель стихает, я вспоминаю о Наташе. Мчусь на кухню и вижу Гворрокко, который, притаившись, лежит около подушки и смотрит на Наташу, как на мышь, которую нужно загипнотизировать.

Наташа по-прежнему лежит на спинке, но одна из ее задних лап начинает подергиваться. Я подхожу ближе, очень осторожно, и замечаю, что глаза ее открыты. Усы зверька шевелятся, и я вижу, как она моргает.

– Ты жива! О, как я рада!

Позади меня в кухню входит моя добрая фея.

– Призрачных желаний, дитя мое! – тихо и устало произносит она.

– Возблагодарим призраков, добрая фея.

Мы обе это знаем, но никто из нас не произносит. Бал для меня закончен – мое платье мокрое, черное и частично сожженное. Заклинание, превратившее его в вечернее платье, разрушилось и больше не действует. Мечты о бале были прекрасным сном. Теперь ему пришел конец.

– Мне так жаль! – говорит моя фея, когда я выхожу в темноту ночного сада. Дождь и утренняя сырость исчезли; на небе виднеются лишь редкие облака, рваные края которых скудно освещаются лунным сиянием. Кое-где вспыхивают и гаснут звезды.

– Все в порядке, – заверяю я ее. – Это не твоя и не моя вина.

– Остается лишь один способ спасти эту ночь! – решительно говорит моя фея. – Пойдем со мной!

– Куда? – спрашиваю я, но, не задумываясь, следую за ней.

Только когда мы достигаем укромного уголка нашего сада, где находится могила моей матери, я резко останавливаюсь. О нет, я хочу вернуться назад!

– Давай же! – уговаривает меня фея. – Всего три предложения! Скажи ей всего три коротких фразы и увидишь – все изменится!

– Глупость несусветная!

– Ну а если глупость, ты спокойно можешь попробовать. Терять тебе нечего!

Я закатываю глаза и все же из чувства благодарности – ведь без помощи феи наш дом бы сгорел – позволяю уговорить себя на этот фокус с тремя предложениями. Подхожу к могиле, у которой не бывала много лет, и всматриваюсь в темные очертания камня.

Никак не могу придумать, что сказать, но в голове вдруг просыпается странное воспоминание. Я вижу отца, сидящего в траве перед могилой. Я стою рядом, и мой взгляд падает на камень. Читаю буквы на нем. Странная вещь…

– Ну же, Клэри! – призывает моя фея. – Скажи что-нибудь своей матери.

Ее требование словно опустошает мою голову. Воспоминание – если оно вообще было – вмиг исчезает.

– Давай же, соберись!

Это не так-то просто. Я внутренне напрягаюсь. Но поскольку в эту необычную летнюю ночь, потеряв всякую надежду, я уже стою здесь в своем испорченном платье, то беру себя в руки и начинаю:

– Итак… Мать…

– Скажи лучше – мама, – перебивает моя фея. – Неофициальное обращение подействует скорее.

– Я никому в своей жизни еще не говорила «мама». Мне это слово кажется каким-то чудным.

– Давай-давай!

– Ну, тогда пусть будет мама. Ты для меня чужая, и, быть может, это чувство взаимно. Во всяком случае, у меня никогда не возникало ощущения, что ты с небес следишь за моей жизнью или что находишься где-то поблизости. Я никогда не чувствовала, что рядом со мной душа, которая желает для меня лучшего. Это не упрек. Как бы то ни было… Я просто хотела объяснить тебе причину, почему стараюсь никогда не заглядывать сюда. Когда стою здесь, то ничего не чувствую. Кроме грусти. Ну вот, это было гораздо больше трех предложений!

Я выжидающе смотрю на свою фею, желая получить похвалу за свое выступление. Но вместо того чтобы прийти в восторг и пообещать мне, что она больше никогда не затащит меня на могилу матери, она лезет в разросшиеся дебри, покрывающие могилу, упорно прокладывая себе путь к надгробию.

– Ты скажешь мне, в чем дело? – спрашиваю я.

– Надгробие заколдовано, – отвечает она. – Обманные чары, если не ошибаюсь.

– С чего бы ему быть заколдованным?

– Не знаю. Могу я потереть камень?

– Делай что хочешь.

Она подходит к надгробию и трет платком, на который на днях плюнула, чтобы вытереть мне лицо, место сразу под именем моей матери. Когда убирает руку с платком, у нас обоих перехватывает дыхание: под именем моей матери стоит второе имя, нанесенные точно такими же серебристыми буквами и с той же датой смерти.

Клэри.

Там правда это написано. Там написано мое имя!

Клэри.

Я недоверчиво качаю головой, понимая, однако, что это – правда. Воспоминание, которое совсем недавно пронеслось у меня в голове, снова возвращается! Я видела эти серебристые буквы раньше!

– Странно! – говорит моя фея. – Как туда попало твое имя? И кто скрыл его под чарами обмана?

Мне тогда было лет семь или восемь. Мой отец отправился на могилу моей матери, чтобы поговорить с ней, что он, впрочем, делал каждый день. В то утро он, верно, думал, что я еще сплю. Но я проснулась и решила напугать его, подкравшись сзади и закрыв ему глаза. В тот момент, когда я почувствовала его закрытые глаза под своими руками, а он испуганно закричал: «Кто это? Помогите!», мой взгляд упал на имя, которое являлось моим собственным.

– Папа? – спросила я. – Почему там написано мое имя?

Он быстро убрал с лица мои ладони, махнул рукой в сторону надгробия, и серебристые буквы исчезли.

– О чем ты говоришь, моя дорогая? Я вижу только одно имя! Имя твоей матери.