Хэйлоу Саммер - Принцесса пепла и золы [litres]

Он точно знает, где я, когда приближается ко мне. Все расступаются перед Испе́ром. В нашем мире Кинипетский император – что-то вроде легенды. Нечто слишком великое, чтобы быть правдой. Как человек может управлять почти всем миром? Никто в этом зале, кроме королевской семьи, не ожидал увидеть члена Кинипетской династии с такого близкого расстояния, – всего в метре от себя, – собственной персоной, вживую!

Вот почему все шарахаются от него, пока он шагает в мою сторону, и когда наконец останавливается передо мной, – а я с удивлением замечаю, что глаза у него вовсе не черные, а голубые, – протягивает мне руку:

– Потанцуем? Да или нет?

Все пялятся на меня. Конечно, я хочу потанцевать, но, боюсь, забыла, как это делается. Я принимаю предложенную руку, позволяю отвести себя на танцпол, а потом мы кружимся в танце. Молча.

У меня получается. Я смотрю в его голубые глаза, а мой мозг работает. Маскировочная магия. Обманные чары. Веснушки и шрамы настоящие. Цвет волос чуть отличается, но в остальном все то же самое. Почти. Я все смотрю и смотрю на него, пока мы танцуем. Он тоже смотрит на меня, надо сказать, довольно серьезно при сложившихся обстоятельствах.

Кажется, я в шоке. Вот почему не открываю рта. Но когда половина танца позади, из меня вырывается:

– Ты – чертов лжец!

Он смеется.

– Как ты разговариваешь с членом королевской династии?! Тебя не учили, как подобает себя вести?

– Камердинер, как же!

– Здорово я тебя провел, правда?

– Знаете что, Ваше Высочество? Я предпочла бы камердинера.

– Видишь ли, я не хотел, чтобы ты забраковала меня с самого начала, поэтому предпочел скрыть правду.

– Ты солгал.

– Да, пожалуй. Но ты ведь, наверно, понимаешь, что вся эта свистопляска вокруг императорской династии пресекает в зародыше любую приятную, незамысловатую беседу между людьми, едва знающими друг друга.

И пусть аргумент имеет смысл, но я все равно не считаю это правильным. Поэтому молчу.

Музыка обрывается – танец заканчивается. Это дает ему возможность сделать шаг назад и окинуть меня взглядом с головы до ног. Наконец он одобрительно кивает.

– Платье подошло! – заявляет он. – И прекрасно на тебе смотрится.

– Да, – говорю я, внезапно смущаясь. – Без него я оказалась бы в крайне затруднительном положении. Так что большое спасибо тебе за него.

– Хочешь сказать, я что-то сделал правильно?

– Я могу обвинить тебя лишь в том, что платье неоправданно дорогое. Все спрашивают, где я такое взяла, и когда утверждаю, что платье мне подарила фея, ее считают просто чудо-феей.

– Можешь говорить, что платье от меня.

– И как это будет выглядеть? Что подумают люди?

– Подумают, что я преследую тебя со своими ухаживаниями.

– Да, – говорю я. – Именно так они и подумают.

– Но ведь с моей стороны это всего лишь маленький знак внимания, чтобы доставить тебе удовольствие.

Он говорит это с я-знаю-ты-хотела-услышать-что-то-другое улыбкой, я отвечаю на это ты-слишком-много-на-себя-берешь пожатием плеч.

Оркестр начинает играть очередную мелодию, и я благодарна ему за это. Мне нравится танцевать с Испе́ром. Наши движения гармоничны. Всякий раз прикасаясь к нему, я чувствую себя живее, чем обычно. Этого не изменило даже раскрытие его подлинной личности.

– Я уже думала, что ты не придешь.

– Да, мне очень жаль, но меня задержали.

– Что за чушь!

– Но это правда, сегодня днем я получил плохие вести. Я должен был об этом позаботиться.

– Что за плохие вести?

– Давай не будем об этом. А то испортим себе все веселье.

Его лицо снова обретает серьезное выражение. Так он выглядел в самом начале нашего танца, и я чувствую, что новости действительно тревожные.

– Но я хочу знать.

– А я не хочу надоедать тебе своими жалобами. Я же знаю, какого ты мнения о нытиках голубых кровей.

Я поражена: он цитирует меня почти дословно. Откуда ему известно об истории с тортом?

– Ты рассказывала об этом своим подругам, – объясняет он мне. – В тот день, когда мы целовались.

– Ты подслушивал ?

– Нет, я просто ждал подходящего момента, чтобы выманить тебя из толпы. А что, не надо было?

На это я отвечать не хочу, поэтому замолкаю и предаюсь танцу. И все это время не отрываю от него взгляда. Как мне нравится на него смотреть!

– Ты все еще хочешь узнать, откуда взялись мои шрамы? – спрашивает он.

Я киваю.

– Они остались после покушения, – объясняет он мне. – На самом деле, убийцы посягали на жизнь моего брата. Мы в то время были еще детьми.

– Что? – ужасаюсь я. – Это же кошмар!

Теперь, когда он упомянул о нападении, я вспоминаю, что уже слышала где-то об этом случае. Группа мятежников пыталась убить сына императора, когда тому было лет пять или шесть. Он чудом выжил. Я всегда считала, что мятежники напали на первенца.

– Мы близнецы, – продолжает рассказывать Испе́р. – И они думали, что я – это он, потому что выглядим одинаково. Ну, или выглядели, до того как все это произошло. Теперь-то отличить нас стало куда проще.

Должно быть, я выгляжу весьма встревоженной, потому что он быстро добавляет:

– Все отлично зажило, не волнуйся. Я справился. Лучше убийц пожалей. Мой отец поймал их и оправдал свою репутацию безжалостного и мстительного правителя.

Танец заканчивается. Мы стоим друг напротив друга, и я почти забываю, что нахожусь на танцполе среди множества других людей, которые наблюдают за нами. Я вижу только Испе́ра и его глаза, которые порой темно-голубые, пока снова не возникает тот эффект, когда кажется, что они вообще не имеют цвета, а внутри сгущается тьма, что заставляет их казаться черными.

– У твоего брата такие же глаза?

– Что ты имеешь в виду?

– Цвет твоих глаз постоянно меняется.

– А, это, – говорит он. – Старая привычка.

И его глаза снова становятся голубыми. Не ярко-голубыми, а скорее темно-серыми, и все же они впервые выглядят так, как должны выглядеть глаза обычного человека. Никакой прозрачности, за которой таится чернота.

– Что еще за привычка?

Музыканты снова начинают играть, и мы танцуем.

– Скрывать себя, обманывать других – я делаю это с тех самых пор, как научился думать. Особенно с момента покушения. Мне нравится передвигаться без надсмотрщиков. – Он коротко указывает в сторону своих охранников, что стоят по краям зала и не выпускают из виду нас и всех тех танцоров, которые к нам приближаются. – Я практиковался в маскировочных заклинаниях и обманных чарах всех видов, и они настолько впитались в мою кровь, что магия никогда не спадает с меня полностью. Наверное, это и делает мои глаза такими странными. Во всяком случае, непосвященным.

Он говорит это так, что я начинаю беспокоиться. Словно то, что я отношусь к числу тех самых непосвященных, станет для меня роковым. Теперь он снова кажется очень серьезным, и я чувствую, – что-то не так. Я ощущаю прикосновение его рук, когда он в танце ведет меня по бальному залу, и не хочу, чтобы все прекращалось. Этот вечер, танец, свет – и я в самом центре: сон слишком прекрасен, чтобы просыпаться.