Хэйлоу Саммер - Принцесса пепла и золы [litres]

– Ершистой? Это он так сказал?

– Да, думаю, это было одно из слов, которые он использовал. Красивая, ершистая и очень самоуверенная.

– Даже не знаю, нравится ли мне такое описание моей персоны.

– Ему она явно понравилась. Теперь тебе придется оставаться такой – и для нашей страны так будет только лучше.

Так что про небольшую свадьбу можно забыть. Конечно, я могла предположить это, но все же придерживалась мнения, что из уважения к императору мы должны сделать свой брак как можно менее заметным. Что нежеланное, недоброе, связанное с возмутительными условиями согласие императора сделает меня первой леди провинции – я действительно не ожидала!

Теперь, когда мои иллюзии развеялись, меня сразу же затошнило. Брак на публике? Выйти замуж перед толпой людей на площади Последней Жатвы? Вся эта помпезность и почести, которых обычно удостаиваются члены королевской семьи? Учитывая все предстоящее, я даже рада, что участвовала в публичных выступлениях вместе с Випом, хотя, конечно, до этого все происходило в куда меньших масштабах. Сейчас я, по крайней мере, знаю, что смогу это сделать и не буду чувствовать себя совершенно не в своей тарелке.

Однако когда этот великий день пришел, я не могу отрицать, что кое-какие следы страха перед публикой все еще остаются. И, говоря «следы», намеренно занижаю степень своих переживаний, чтобы окончательно не удариться в панику. Успокаивает только то, что мы вместе пройдем путь к алтарю, потому что это так принято в Кинипетской Империи. Так что мне не придется ехать в карете через толпу одной.

Согласно традициям нашей страны, к алтарю отправляются по отдельности, и только непосредственно перед свадебной церемонией невеста, целомудренная и невинная, передается главой семейства мужу. То, что мы опускаем эту часть, кажется мне даже более уместным, потому что я уже управилась с этой передачей в начале лета, без всякой отцовской помощи, и с тех пор была не так уж целомудренна и невинна. И, если уж совсем честно, каждую ночь, которую Испе́р проводит в своей новой провинции, я сплю, опустив голову ему на грудь.

Мое свадебное платье ему тоже более чем знакомо, – он подарил его мне в день бала наследного принца и даже ощутил в деталях во время наших поцелуев в дворцовом саду. Мне никогда не приходило в голову сшить себе новое платье. Это я люблю больше, чем какое бы то ни было другое, и за это с радостью позволяю сестрам называть себя сумасшедшей. Чтобы оно выглядело похожим на свадебное, портной снабдил платье подходящей фатой и применил заклинание, которое делает цветные участки белыми или прозрачными. Теперь множество юбок заполняют всю карету, и я боюсь, что, выходя их экипажа, запутаюсь в них.

Все время повторяю себе: ты уже делала это раньше. С яблоком в руке ты поднялась по всем ступеням на площади Последней Жатвы и не споткнулась, не упала. На этот раз тебе не нужно нести в руке яблоко и класть его на подушку. Это будет очень-очень просто!

Но при этом я упустила из виду три момента. Я осознаю свою оплошность сразу после того, как с радостью выхожу при помощи Испе́ра из кареты и хочу сделать первый шаг. Первый момент: каблуки хрустальных туфель выше, чем у полусапожек Помпи, а ступени, ведущие на одну из наших старейших площадей, покосившиеся и кривые. Второй: на мне платье в пол, а когда нервничаешь, обязательно наступаешь на подол. И третий: вокруг меня царит гнетущая, мертвая тишина.

Столько людей, столько глаз, что преследуют нас, и все молчат. С каждой ступенью, на которую поднимаюсь, мне становится все более неуютно. Такой тишины я не ожидала. Конечно, теперь, когда мне приходится это терпеть, понимаю: – люди презирают нас, особенно меня, потому что я не придумала ничего лучше, чем выйти замуж за врага, который отнял у нас страну.

Чего я ожидала? Ликования? Восторга? Смеха? Все молчат, и эта тишина все длится и длится. Я не смею поднять глаза, страшась встретиться с холодными взглядами. А еще потому, что могу пропустить следующую ступеньку. Интересно, а прошлой осенью эти ступени были такими же неровными и кривыми?

Я поднимаю юбки еще выше, потому что к концу восхождения ступени становятся еще круче, и в отчаянии искоса бросаю взгляд на своего жениха. Не стоило это делать. Несмотря на то, что он улыбается мне, я, – пытаясь ответить ему улыбкой, – цепляюсь носком правой туфли за довольно сильно выступающую ступеньку, спотыкаюсь, пытаюсь сохранить равновесие, но мне не удается. Я лечу вперед и падаю, опираясь руками на верхнюю ступеньку: невеста, угодившая в подводные камни публичного восхождения. Или просто упавшая девушка, левая туфля которой небрежно скачет с одной с таким трудом преодоленной ступени на другую и остается внизу, перевернутая и сверкающая на солнце.

Я собираю юбки и вскакиваю на ноги. Мой жених тем временем уже сбежал с лестницы, поднял туфлю и снова поднимается по ступенькам. Спасибо, любимый! Теперь мне, по крайней мере, не нужно самой идти за туфлей. Он смеется, что безмерно успокаивает мое сердце, и когда я стою на этой лестнице, – наконец-то снова в вертикальном положении, – обретаю достоинство, которое, думала, потеряла. Пусть говорят, что хотят: я уверена в своих действиях, и это единственное, что имеет значение.

Вокруг все еще тихо. Никаких неодобрительных криков или презрительного смеха, но и не сказала бы, что вижу вокруг себя дружелюбные лица. Они очень серьезны, словно на похоронах. Испе́р вовсе не обращает на них внимания: думаю, он умеет справляться с враждебностью лучше, чем я. Вот он стоит передо мной, опустившись на колени с хрустальной туфелькой в руке. Как галантно!

Несколько неуверенно опираюсь на одну ногу – не свалиться бы еще раз, это было бы просто фатально! – и проскальзываю левой ступней в изящную туфельку, которая сидит идеально! Я не знаю, в какой момент это происходит. То ли сразу после того, как Испе́р опустился передо мной на колени, то ли когда моя нога успешно очутилась в туфле, но теперь ошибиться невозможно: голоса, бормотание, смех, возгласы, потом хлопки и, наконец… всеобщее ликование!

Словно разразилась буря, проливной дождь или гроза, слишком громко после мертвой тишины: но это – прекрасная буря, в которой всеобщее напряжение разряжается и растворяется в веселости, в громе хлопков и топота, надсадных воплей. Мы им нравимся! Почему – кто знает? Наверно, потому, что Испе́р так смиренно опустился передо мной на колени.

Представитель императора бросился на ступеньки перед простой девушкой этой страны – никогда бы не подумала, что такой маленький жест может возыметь такой грандиозный эффект. Какое счастье, что я не смогла взойти по лестнице в своем бальном платье! Как освободительно это падение. Как будто с груди сорвали железный корсет. Наконец-то я снова могу свободно дышать.