Ричард Бэккер - Нечестивый Консульт [litres]

Громадная тень Окклюзии – не чёрная, а скорее охряная или шафрановая из-за мерзкого блеска Рогов – отступила от скалящихся золотыми зубцами парапетов и начала медленно смещаться к подножью каменистых склонов. Издаваемый воинством шум постепенно растворился в шипении утреннего солнца. Вскоре слышны были лишь крики отдельных, судя по всему, впавших в неконтролируемое буйство душ. Святой Аспект-Император пока что не появился, но его стяг реял высоко и был хорошо заметен всем – укреплённое перед фронтом Воинства чёрное Кругораспятие, некогда непорочное, но ныне истёртое ветрами и представляющее собою лишь пустой круг, из которого даже исчез образ их божественного Пророка, словно бы вознёсенного в суровые небеса. Все взгляды обратились к этому знамени, и все сердца обрели утешение, ибо оно истрепалось и обветшало так же, как они сами, и все различия между ними заключались в единственном принципе, точно определяемом совершенством этого тонкого истёршегося круга.

Безмолвие опустилось на Святое Воинство Воинств. А затем единым гремящим голосом мужи Ордалии вознесли Храмовую Молитву.

Единодушный хор разнёсся над равниной Шигогли, и мужи Ордалии услышали то же самое, что некогда довелось услышать их предкам, как, впрочем, и нелюдям во времена ещё более древние: то, как звуки, словно бы издеваясь над всеобщей молитвой, отражаются от Рогов насмешливым эхом. Голоса некоторых воинов – тех, кто впал в замешательство, – дрогнули, но прочие оставались сильными, служа своим братьям примером, побуждая их возглашать священный речитатив всё громче и громче.

Это была молитва, которую они узнали, казалось, ещё до того, как родились. Слова, используемые так часто, что словно бы стали неразличимыми и недвижными, втиснутыми в само их существо ещё до того, как они стали собой. И потому, произнося их, они будто бы оказывались укоренёнными в бесконечности, а Ковчег, при всей своей головокружительной необъятности, представлялся не более чем фокусом некого тщеславного фигляришки, сотворённым при помощи фольги и правильно выбранной перспективы.

Зов боевых труб разнёсся над пустошью, постепенно растворяясь в тягостном океаническом стоне – гуле начинающегося сражения. И тогда закованные в доспехи и ощетинившиеся оружием порядки все как один двинулись вперёд, темнея и блистая на фоне пепельно-серой пыли Шигогли. Масштаб происходящего был таков, что, казалось, сместился сам Мир. Тем, кто всё ещё оставался в руинах Акеокинои, почудилось, будто люди вдруг растворились в исходящей от них же пыли. Великая Ордалия стала воинством теней, собранием привидений, и лишь редкие отблески отражённого солнечного света напоминали о хрупкой реальности этих фантомов…

И таким вот порядком Уверовавшие короли Трёх Морей продвигались на запад, в сторону серо-голубой завесы гор Джималети, простёршейся по ту сторону Окклюзии, и в направлении мрачного, увенчанного золотом призрака Голготтерата, раскинувшегося внизу.

Так начался Конец Света.

«Им’виларал» прозвали их нелюди в незапамятные дни – Скалящийся Горизонт. Высокие норсираи заимствовали это название, как и многие другие, и переиначили его так, чтобы оно было им то ли по языку, то ли по сердцу. Так Им’виларал стал Джималети – названием горной гряды, всей своей устремлённой к небу необъятностью укрывающей север от мщения смертных.

Обладание чем-то означает познание этого. Любые неизученные части Мира тревожили людские сердца, но мало было мест, претендовавших на то, чтобы внушать людям трепет, подобный навеваемому горами Джималети, ибо они в гораздо большей степени, нежели даже сам Голготтерат, служили шранчьей утробой. После победы в куну-инхоройских войнах нелюди пытались очистить горы от этой заразы. Долгое время многие из храбрейших ишроев и квуйя взбирались на отроги Джималети, охотясь на мерзкое наследие своих врагов. Но минули годы, величие их имён истёрлось из памяти, и то, что ранее считалось деянием мужественным и славным, стало представляться лишь безрассудством. И, как часто бывает, храбрость оказалась переломленной о костистое колено тщетности, и стратегия эта была оставлена.

Высокие норсираи, в свою очередь, тоже стремились очистить Джималети от чудищ. Некоторое время самыми опасными и высокооплачиваемыми наёмниками во всём Мире считались знаменитые эмиорали, или бронзоликие, как их называли из-за прикрывавших всё тело свободных доспехов из бронзовых пластин. Однако у аорсийцев, равнинных родичей эмиорали, был для этих воинов ещё один эпитет – Бесноватые «Силачи» – прозвище, которое первоначально давалось тем, кто во время битвы впадал в боевое безумие. И в той же мере, в какой они готовы были считать эмиорали братьями в сравнении с представителями прочих народов, они так же и сторонились их с отчуждением, свойственным людям, пусть и более слабым, но гораздо более многочисленным. Хотя бронзоликие и были известны как жадные до денег, неразговорчивые и склонные к мрачной ярости наёмники, истина заключалась в том, что родичи всего лишь завидовали их славе и боялись их силы. «Что останавливает их? – спрашивали себя люди, собираясь вокруг затухающих очагов, когда все лица окрашены алыми отблесками, а души обращаются к вещам кровавым и тёмным. – Людей, им подобных… Зачем им жить такой тяжкой жизнью? Зачем взращивать своих сыновей по ущельям и склонам, когда им нужно всего лишь прийти и отнять принадлежащее нам?» И тем самым они сделали неизбежным именно то, что как раз и надеялись предотвратить своими выдумками, – такова сущность человеческого безумия.

В Совете Соизволений Шиарау мудрейшие из народа аорси пришли к заключению, что численность шранков в итоге неизбежно рухнет, столь огромна была плата, которую эмиорали требовали за удержание своих Сокрытых Цитаделей. Возможно, число тварей некоторое время и сокращалось, но верность эмиорали Шиарау убывала быстрее, и, в конце концов, бронзоликие стали нетерпимыми к нелепой снисходительности и полной изобилия жизни своих южных родичей, и даже стали питать к ним некое отвращение. Эмиорали превратились в источник постоянной крамолы, в рассадник буйных разбойников и мятежных генералов, и в 1808 Году Бивня Верховный король Анасуримбор Нанор-Укерджа наконец счёл башрагов и шранков меньшим злом: все девяносто девять Сокрытых Цитаделей были покинуты, а Джималети целиком уступлены Врагу.

Никто не знал, отчего эти горы оказались местностью, позволявшей тварям размножаться в таком изобилии. Пики Джималети были вдвое выше пологих круч Демуа, столь же громадны, как сам Великий Кайярсус, и так же, как он, иссечены скалами, без счёта изрезаны пропастями и долинами – по большей части совершенно бесплодными. Наиболее древние записи нелюдей сообщали о бесконечной пустыне из снега и льда, простирающейся за Джималети, – продолжении той громадной ледяной пустоши, которую люди с востока называли Белодальем. Башраги жили охотой, но шранков питала сама земля, и они не смогли бы поддерживать своё существование на мерзлоте. Белодалье своим примером доказывало это. Некоторые учёные-книжники Ранней Древности утверждали, что всё дело в западном Океане. Они ссылались на рассказы храбрых моряков, которым доводилось наблюдать спускающиеся к его водам отроги Джималети, врезающиеся в море бесчисленными извилистыми фьордами, согреваемые тёплыми течениями и до такой степени забитые шранками, что казалось, будто весь ландшафт кишит какими-то личинками. Питарвумом назвали они это место, Колыбелями Бестий.