Ричард Бэккер - Нечестивый Консульт [litres]

Он понимал, почему они смотрят на него. Он был первым ребёнком, увиденным ими за всё время их тягостного пути. Более того, они прозревали в нём образ их собственных детей и внуков, оставленных ими так далеко за горизонтом. Вот почему Отец приказал ему присутствовать: дабы послужить примером того, что эти люди собирались спасти – стать сущностью всего того, о чём они позабыли.

Кельмомас дивился этой уловке. Он почти позабыл о том, насколько всецело его Отец распоряжался этими людьми – забыл о бездонных глубинах его владычества. Уверовавшие короли собрались, чтобы явить свою преданность и рвение и получить перед штурмом Голготтерата благословение своего ох-какого-могучего Господина и Пророка. Они явились сюда, чтобы укрепить свою веру и быть укреплёнными. Но никто среди них не был способен постичь главную цель этого собрания. Увещевая их, Святой Аспект-Император в гораздо большей степени стремился изучить их, оценить их стойкость, дабы понять, где их можно использовать наилучшим образом, как их можно… применить – так, как он применил и использовал самого Кельмомаса.

Это был тяжкий труд – все инструменты надлежало оценить и проверить.

Кельмомас от пронзившего его озарения обеими руками вцепился в складки своей шёлковой белой рубахи. Всё это время он полагал, что отец лишь более сильная версия его самого – просто некто, способный на большее, нежели сам Кельмомас. Но ни разу ему не приходило в голову, что отец в состоянии сделать нечто такое, что он сам не мог бы даже надеяться совершить и о чём не был способен даже помыслить.

Что угодно, быть может…

Святой Аспект-Император Трёх Морей вышел из тьмы к свету, остановившись перед своей скамьёй. Сверхъестественное золотое сияние окружало его голову и обе его, воздетые для благословения и молитвы, руки. Несмотря на сумрак Умбиликуса и пасмурное небо, он отчего-то был словно бы залит солнечным светом. Его белые с золотом облачения сверкали так ярко, что всякий глядящий на него непроизвольно щурился, а в складках этих одежд таились глубокие тени, очерченные невидимым за плотными облаками утренним солнцем.

Попытайся постичь Отца … – сказала им Серва.

Собравшиеся на ярусах Уверовавшие короли и их вассалы пали на колени. Получив от своей сестры чувствительный щипок, Кельмомас покорно опустил взгляд. Умбиликус погрузился в хор воинственных выкриков – звук глубокий и древний, как море. Но в сравнении с их Святым Аспект-Императором все они казались лишь жалкими шутами, кривляющимися в тенях, даже Серва. Все они брели на ощупь и махали во тьме своими ручонками – все, не считая Его.

Не считая Отца.

Мы были слишком самонадеянными … – прошептал Сэмми.

Да. И жадными.

Они никогда даже близко не были Ему ровней. Теперь Кельмомас видел это совершенно ясно.

– Благословен, – разнёсся голос Отца под прогнувшимися холщовыми сводами Умбиликуса.

– Благословен будь, Мета-Бог.

Все эти игры с простецами не были мерой его Силы. Любой дурак может повелевать собачьей сворой. Случай с Инрилатасом вопиял об этом, особенно та лёгкость, с которой его брат видел сквозь все его маски и прозревал его без остатка.

Нет. Теперь он будет делать то, что стоило делать с самого начала – будет поступать так, как поступали его братья и сёстры: станет Его инструментом. Будет полезен…

Сперва чтобы выжить. Затем чтобы преуспеть… и возможно даже победить.

А мама? Мама перестала быть полезной, что подтверждалось её отсутствием здесь, и теперь могла лишь надеяться отыскать хоть что-то, в чём Отец мог бы положиться на неё. Даже её чрево стало бесплодным! Пусть она теперь лебезит перед своей шлюхой дочерью! Пусть ноет и липнет к ней! Она превратилась в дешёвку. В потускневшую и забытую безделушку, что меняют на кубок вина и добрую песню! Или же вовсе отдают задаром, лишь бы не видеть, как она превращается в хлам…

Мы совершим нечто грандиозное! Докажем нашу Силу!

Да… Да!

Вот тогда-то она узнает – тупая сука! Блудливая манда! Когда даже рабы откажутся подтирать ей слюни, мыть её потаённые места и отстирывать вонючее дерьмо с её простыней! Вот тогда-то она поймёт и снова будет его любить – любить, как ей и положено , и гладить его, и обнимать, и приговаривать: «Ох, миленький мой, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, прости меня!»

Да. Это казалось таким очевидным сейчас, когда он наблюдал за стадом кастовой знати, мычащим под отцовым ножом.

Она будет нашей наградой.

– Ишма та сирара…

Грозное собрание по слову своего Господина и Пророка поднялось на ноги, оформившись в какое-то подобие чаши, целиком занявшей дальнюю часть Палаты об Одиннадцати Шестах и состоящей из полных ожидания лиц. Заключавшееся во всём этом противоречие притягивало мальчика – страстное воодушевление некогда могучих душ, неистовая жажда восстановить свои добродетели и достоинства и сопровождающая происходящее гнетущая аура непобедимости, присущая тем, кому довелось пережить невообразимые испытания. Они казались одновременно и призраками – существами, сотканными из дыма и кривотолков, – и чем-то вроде груды неразрушимых железных слитков. Палата об Одиннадцати Шестах также несла на себе следы разрухи и небрежения – прореха в западной стене, погасшие фонари, вытертая кожа и гнилая холстина. Кельмомас узнал два ковра, лежащие на утрамбованной земле меж императорской семьёй и лордами Ордалии, ибо ему множество раз доводилось промерять эти ковры шагами, когда они выстилали пол Имперского Зала Аудиенций. Ему было известно, что ранее они служили декорацией, будучи щедро украшенными вышивкой, представлявшей собой наглядное повествование о Первой Священной Войне, – историю о том, как его Отец обрёл свою святость – но теперь они казались лишь частью этой взрытой земли, грязью Голготтерата, а все вытканные на них яркие, живые образы превратились в мутные пятна.

– Вы… – начал Отец, – изготовились к битве. И полны усталости.

Сыны Трёх Морей смотрели на него восхищённо, как дети.

– И я спрашиваю вас… Что за чудо привело нас сюда – в это место?

Увлечённо внимая даже вопросам.

– Что за чудо привело нас к самому концу Человечества?

Пройас ! – позволил себе Кельмомас молчаливую издёвку.

– Века промчались мимо, словно нож, брошенный сквозь Пустоту, – молвил Отец; слова его грохотали будто гром отдалённой, но всё же явственно слышной грозы. – Нож, что, сверкая лезвием в необъятной тьме, преодолел невообразимые бездны, дабы, наконец, вонзиться сюда. В это самое место. Он сокрушил пронизавший корни Мира хребет Вири – одной из величайших кунуройских Обителей древности. Он вознёс цепи Окклюзии и исторг пламя, возжёгшее сами небеса – и те, что прямо над нами, и те, что вокруг нас…