Ричард Бэккер - Нечестивый Консульт [litres]

– И всё же его кузен сражался яростнее, нежели он сам, и при этом… ради него – ради Миршоа …

Он позволил услышанному проникнуть в души и затвердеть в сердцах внимавших ему людей.

– Я спросил его: почему, как ему кажется, так вышло? – Грустная усмешка. – Воистину, нечасто видишь айнонца, не знающего, что сказать в ответ…

Очередные раскаты смеха.

– Но, в конце концов, поведал мне Миршоа, его кузен Хаттуридас пал у Даглиаш, сражённый шранчьим копьём в Битве на Берегу. Эта утрата, сказал он, разорвала ему сердце и указала на то, что всё это время он тоже бился ради Хаттуридаса, а не ради меня…

Отец повернулся, словно бы вообразив себе юного Мишроа, стоящего рядом с ним.

– Храбрец, – молвил он, лучась восхищением. – То, как он стоял передо мной. То, как смотрел! Он дерзнул – да! Дерзнул бросить мне вызов, ожидая, что я отвергну его…

Тревожная пауза, умело выдержанная так, чтобы сотни сердец могли ощутить, как они на мгновение замерли.

– Но я не сделал этого, – признался Аспект-Император. – Я не смог. Ибо в действительности он произнёс самые искренние и верные слова из всех, что мне довелось услышать минувшей ночью.

Его Отец опустил лицо, взглянув на свои ладони, и исходящее от его рук сияние высветило сложные киранейские плетения его бороды. Мальчик готов был поклясться, что биение сердец собравшихся постепенно замедляется.

– Самые верные слова из всех, что мне довелось услышать за долгое время.

Лорды Ордалии согласно загудели, оплакивая своих павших родичей.

Серва вдруг без видимой причины сжала его плечо, и он, откинув голову назад и вверх, проследил за её взглядом до пролёгших рядом с входом теней, где… увидел маму. Её волосы были зачёсаны назад и резко, внатяг удерживались в таком положении заколками, она была одета в белые жреческие одеяния, подогнанные по её миниатюрной фигуре. Кайютас попытался удержать её, схватив за руку, но новый экзальт-генерал не был ровней Благословенной императрице Трёх Морей, которая просто прошла мимо своего старшего сына, что-то при этом ему яростно прошептав. Кельмомас едва не расхохотался. Мимара, с тревогой вглядывавшаяся в грохочущие множеством голосов просторы Умбиликуса, следовала за матерью, до крайности нелепо выглядя с этим своим пузом. Сразу за нею ковылял какой-то дряхлый попрошайка, запятнанный Меткой. Кельмомас попытался вывернуться из хватки сестры, чтобы проследить за продвижением матери, поглощённой кишащими толпами, но Серва не позволила ему даже двинуться с места.

Что происходит.

Всё больше безумия…

Словно для того, чтобы подтвердить свою оценку, Отец, внезапно скрестив ноги, положил их на скамью и… воспарил – сперва на ладонь вверх от лежавшей на сиденье подушки, а затем на локоть вперёд, неподвижно зависнув воздухе… и это без всякого колдовства, насколько был способен разглядеть Кельмомас! Всякая тень, казалось, избегала его, и посему он был прекрасно освещён – образ невозможно чёткий и яркий, не считая двух чёрных мазков, пятнающих его пояс. Внезапно сама реальность показалась ему чем-то вроде сгнившего яблока…

– Какое чудо? – спросил Святой Аспект-Император Трёх Морей голосом, щекочущим полости уха. – Какое чудо привело нас в это место?

Никто среди собравшихся не имел представления о том, что за слово собирается произнести их пророк, но всё же каждый из них, понял мальчик, уже был готов признать это слово святой истиной.

Отец покачал головой и улыбнулся, смаргивая слёзы, пролитые за этих глупцов, которых он так любил. И протянул к ним свои сияющие золотом руки.

– Вы это чудо! Вы привели в это место друг друга!

Крики вырвались из лёгких, взвыли сокрытые в бородах рты, слёзы излились из глаз, лица раскраснелись, а сжатые кулаки поднялись, словно готовые бить и крушить молоты.

Хвалы. Благословения. Проклятия.

– И потому я знаю, что вы – именно вы! – Голос Отца, подобно кличу божества, проник сквозь весь этот шум. – Выжжете Голготтерат дотла! И потому я знаю, что именно вы наконец сокрушите Нечестивый Консульт! Что Мог-Фарау, Цурумах будет исторгнут из той утробы, где зреет – исторгнут мертворождённым! Воля и сила каждого из вас предотвратит Гибель Мира!

Это место.

И они тряслись и застывали, переполненные волнением – пропащие Люди Юга. Они бушевали от гнева и неистовствовали огнём возрождённой надежды… до тех пор, пока поднятый ими обезьяний хай не стал совершенно невыносимым.

Кельмомас тщетно пытался высмотреть маму среди толпящихся Лордов Ордалии. Подобно псам, надеющимся заслужить ласку хозяина, один за другим они устремлялись вперёд, оставляя ярусы Умбиликуса ради твёрдой земли или же верхние ступени ради нижних, словно бы они вдруг узнали – неизвестно откуда, – что их возлюбленный Воин-Пророк потребует от них теперь. И когда Отец наконец воззвал:

– Подойдите ко мне, братья, и примите Погружение! Пусть руки мои станут той чашей, что очистит вас! – Все они ринулись вперёд и попа́дали друг на друга, сбившись в какой-то копошащийся шар, показавшийся юному имперскому принцу одновременно и забавным и отвратительным. Он снова посмотрел в сторону выхода, а затем даже склонился вперёд в очередной тщетной попытке отыскать взглядом маму, но Серва, болезненно щёлкнув его по уху, строго шепнула:

– Веди себя прилично!

Однако она теперь и сама вовсю глядела туда же, куда и он. Кельмомас всмотрелся в её бесстрастное лицо, закрывавшее от его взора толпу препирающихся королей и великих магистров, но прежде, чем он успел задать вопрос, Серва присела рядом и единственным резким взглядом напомнила ему о нависшем над ним роке.

– Оставайся… на месте, – прошептала она, а затем, отведя в сторону гобелены Эккину, оставила его, поспешив к выходу… Быть может, чтобы помочь Кайютасу совладать с мамой?

Он едва сумел подавить смешок. Ему нравилось волнение и беспокойство, присущее подобным обстоятельствам, решил он. Всегда остаётся место для неожиданностей – не так ли? – неважно, сколь велика Сила…

Никакое мастерство не является совершенным. Всякое действие было ставкой, даже исходящее от Отца.

И мы тоже были такой ставкой… – шепнул голос.

Да.

Та часть кастовой знати, что всё ещё оставалась на нижних ярусах, затянула какой-то гимн, который принцу прежде не доводилось слышать. Слова зажгли толпу, как искры воспламеняют трут, и вскоре вся Палата гремела:

Восьмилетний мальчик обратил взор к парящему в воздухе сиянию – своему могучему Отцу, Анасуримбору Келлхусу Первому, Аспект-Императору Трёх Морей – плечи выгнуты назад, колени расставлены, запястья лежат поверх них, а от всей фигуры исходит яркий, нездешний свет. Живот мальчика бурлил, протестуя, что кто-то может вот так вот запросто парить в воздухе, – тем удивительнее был тот факт, что у него без особого труда получалось не поддаваться путам, столь безнадёжно оплетавшим всех этих скачущих вокруг него мартышек. Что он может настолько превосходить сынов человеческих.