Мэгги Стивотер - Король воронов

Она запыхалась. И дрожала. Развоплощенный лес, ее развоплощенная мать. Этот трусливый маг, прятавшийся в кладовке, убил их всех своим бездействием. Она дернула дверь, но Артемус чем-то подпер ее изнутри.

– Не сегодня! – сказал он. – Нет, спасибо! Слишком много событий за последние десять лет. Возможно, позже! Я не могу справиться с потрясением! Спасибо, что потратила на меня время.

Этот человек был советником королей.

Гвенллиан ударила лампой по двери. Лампочка раскололась с серебристым звоном, ножка воткнулась в филенку. Гвенллиан пропела:

– Крольчонок в норке, крольчонок в норке, лисенок в норке, лисенок в норке, щеночек в норке, щеночек в норке! Выходи, крольчонок, я хочу кое о чем тебя спросить. Про демонов.

– Я расту медленно! – проскулил Артемус. – Я не могу так быстро привыкнуть!

– Если это грабители, приходите вечером! – донесся сверху голос Каллы.

– Ты знаешь, что случилось с моей матерью, подлое отродье? – Гвенллиан выдернула подставку лампы из филенки и еще раз хватила ею об дверь. Трещина расширилась. – Я скажу тебе, чтó я увидела в своих зеркальных зеркалах!

– Уходи, Гвенллиан, – попросил Артемус. – Я не могу помочь никому из вас! Оставьте меня в покое!

– Ты можешь сказать мне, где мой отец, мелкий поганец! В какую дыру ты его сбросил?

Шмяк.

Дверь раскололась пополам; Артемус отпрянул в темноту. Он распростерся на пластмассовых контейнерах, магазинных пакетах и мешках с мукой. Когда Гвенллиан замахнулась лампой, он заслонил свое длинное лицо.

– Гвенллиан! – воскликнула Блу. – Что ты делаешь? Двери стоят денег!

Юная дочь Артемуса – он совершенно не заслуживал такой дочери – пришла к нему на помощь. Она перехватила руку Гвенллиан и помешала ей размозжить лампой череп этого труса.

– А ты не хочешь пораспрашивать его, синяя лилия? – провизжала Гвенллиан. – Я не единственная, кто нуждается в ответах. Ты слышал вопль моей матери, Артемусссс?

Блу сказала:

– Гвенллиан, перестань, еще рано, все спят. Точнее, спали.

Гвенллиан бросила лампу, вырвалась и ухватила Артемуса за волосы и за руку. Она выволокла его из кладовки. Он скулил, как собака.

– МАМА! – закричала Блу, прикрывая ладонью глаз.

Артемус растянулся на полу, поглядывая на них.

– Скажи мне, насколько силен этот демон, Артемус, – прошипела Гвенллиан. – Скажи мне, кто следующий. Скажи, где мой отец. Скажи, скажи!

Он внезапно вскочил на ноги и бросился бежать. Гвенллиан, спотыкаясь и скользя на осколках разбитой лампочки, попыталась его схватить. Она с размаху упала боком и кое-как поднялась. Артемус миновал раздвижную стеклянную дверь, ведущую на задний двор, прежде чем Гвенллиан успела обрести опору под ногами; когда она вылетела на затянутый туманом двор, он уже добрался до первой ветки бука.

– Он тебя не примет, трус! – прокричала Гвенллиан, хотя опасалась, что примет.

Она бросилась следом и тоже полезла наверх. Она хорошо умела карабкаться по деревьям и была проворнее Артемуса. Гвенллиан прорычала:

– Ах ты интриган, ах ты сновидец, ах ты…

Она зацепилась платьем за ветку, и Артемус выиграл долю секунды. Он вскинул обе руки вверх, нащупал следующую ветку и поднялся еще немного. Гвенллиан полезла дальше – листья тревожно шуршали, небольшие сучки ломались.

– Помогите, – сказал он.

Нет, не так.

Он сказал:

– Auxiril!

Быстро, панически, отчаянно и безнадежно.

– Моя мать, – произнесла Гвенллиан. Мысли немедленно превращались в слова. – Моя мать, моя мать, моя мать.

Сухие листья дрожали над ними и дождем осыпали обоих.

Гвенллиан прыгнула на Артемуса.

– Auxiril! – взмолился он опять.

– Это тебя не спасет!

– Auxiril! – прошептал он и приник к дереву.

Оставшиеся сухие листья с шелестом полетели вниз. Ветви задвигались. Земля вздулась, когда корни принялись настойчиво пробиваться сквозь нее. Гвенллиан попыталась за что-то ухватиться, сначала ей это удалось, потом она разжала пальцы. Ветка под ней дрогнула и вздыбилась от яростного порыва ветра. Почва внизу зашептала, корни вспучились – они находились слишком далеко от дороги мертвых, но Артемус очень хотел добиться своего, как всегда, всегда, всегда, а потом ветка Гвенллиан дернулась, и она полетела вниз.

Она с размаху ударилась плечом и чуть не задохнулась. Подняв голову, она увидела, что на нее смотрят Блу и ее мертвый друг. Остальные стояли в дверях, но Гвенллиан была слишком ошеломлена падением, чтобы рассмотреть их.

– Что? – воскликнула Блу. – Что это было? Он…

– В дереве? – уточнил Ной.

– Моя мать была в дереве, и теперь она мертва, – огрызнулась Гвенллиан. – Твой отец в дереве, и он трус. Сочувствую. Я убью тебя, когда ты покажешься, ядовитый плющ!

Она выкрикнула это, повернувшись к дереву. Гвенллиан знала, что Артемус слышал ее – его душа свернулась внутри, как он сам, проклятый волшебный фонарик, проклятый маг. Гвенллиан кипела от ярости, сознавая, что он может скрываться там столько, сколько проживет бук. У демона не было причин интересоваться деревом, находящимся так далеко от Кабесуотера, поэтому Артемус мог опять выйти сухим из воды, после того как все остальные умрут…

О ярость.

Блу посмотрела на бук, слегка приоткрыв рот.

– Он… он внутри?

– Конечно! – ответила Гвенллиан.

Оттолкнувшись от земли, она встала и обеими руками подобрала юбки, чтобы не споткнуться опять.

– Вот кто он такой! Это твоя кровь. Ты не чувствуешь в своих жилах корни? Проклятье! Проклятье.

Она зашагала в дом, протолкнувшись мимо Моры и Каллы.

– Гвенллиан, – сказала Мора, – что происходит?

Гвенллиан остановилась в коридоре.

– Демон приближается! Всё умирает. Кроме ее ни на что не годного отца. Он будет жить вечно.

Всубботу Адам проснулся в абсолютной тишине. Он и забыл, что это такое. Туман слегка шевелился за окном спальни Диклана, заглушая голоса птиц. Дом стоял далеко от шоссе, и до него не доносился шум машин. Не было ни приходского секретаря, который возился внизу, ни собачников на улице, ни детей, вопящих на остановке школьного автобуса. Была только тишина, такая глубокая, что она как будто давила на уши.

А потом Кабесуотер ахнул и очнулся внутри него, и Адам сел. Если Кабесуотер вернулся, это значило, что он уходил.

«Ты здесь?»

Он ощутил собственные мысли, и снова собственные мысли, а потом – тихонько, чуть заметно – присутствие Кабесуотера. Что-то было не так.

Но Адам помедлил еще немного, прежде чем сбросить одеяло и встать. Вот где он находился – в доме Линчей, во вчерашней одежде, которая еще пахла дымом от гриля, проспавший утреннюю тренировку на несколько часов. Его губы помнили Ронана Линча.

Что он делал? Ронан – не тот, с кем можно играть. Но Адам и не думал, что он играет.