Мэгги Стивотер - Синяя лилия, лилия Блу

А это вообще были слова? С чего он решил, что это слова?

– Я не знала, что еще сделать, чтобы ты вернулся, – признала Блу. – Ной велел ранить тебя.

Нож смутил Адама. Он как будто символизировал какую-то другую сторону Блу – сторону, о существовании которой Адам не подозревал. Его мозг чуть не отказал, когда он попытался вписать это знание в известный ему образ Блу.

– Почему ты вообще вмешалась? Что я делал?

Она сказала «ничего» в ту самую секунду, когда Ной ответил:

– Умирал.

– У тебя стало такое пустое лицо, – продолжала Блу. – А потом глаза просто… остановились. Они не моргали. Не двигались. Я пыталась тебя вернуть.

– И вдруг ты перестал дышать, – подхватил Ной. Он поднялся на ноги. – Я же говорил. Говорил, что это плохая идея, но никто никогда меня не слушает. «Все будет в порядке, Ной, ты просто паникер», – а потом человек вдруг попадает в плен к смерти. Никто никогда не говорит: «Знаешь, Ной, ты был прав, спасибо, что спас мою жизнь, потому что быть мертвым так паршиво». Все всегда…

– Помолчи, – перебил Адам. – Я пытаюсь припомнить, что случилось.

Было что-то очень важное… трое… дверь… женщина, которую он узнал…

Видение меркло. Исчезло все, кроме ужаса.

– В следующий раз я оставлю тебя умирать, – сообщила Блу. – Когда ты, Адам, начинаешь считать себя прекрасной и уникальной снежинкой, то забываешь, где я выросла. Есть одно волшебное слово, которое надо сказать, если кто-то помог тебе во время ритуала или сеанса. «Спасибо». Не надо было звать нас с собой, если ты хотел проделать это в одиночку.

Адам вспомнил: он заблудился.

И если бы он приехал сюда один, то сейчас был бы мертв.

– Простите, – сказал он. – Я вел себя как дурак.

Ной ответил:

– Я не имел это в виду.

– А я имела, – сказала Блу.

Потом они влезли на вершину горы и там, под палящим солнцем, нашли камни, которые Адам видел в гадальном озерце. Понадобились их совместные усилия, чтобы сдвинуть камни всего на несколько дюймов. Адам не знал, как справился бы с этим без помощи. Возможно, до сих пор он ошибался, а это как раз и было правильное, настоящее поведение мага.

Он оставил на камне кровавые отпечатки пальцев, но и в этом было нечто приятное.

«Я был здесь. Я существую. Я живой, потому что у меня идет кровь».

Он непрестанно был благодарен за свое тело. «Привет, потрескавшиеся руки Адама Пэрриша, я счастлив, что вы у меня есть».

Они безошибочно поняли, в какой момент связь восстановилась, потому что Ной вдруг сказал: «О!» – и вытянул руки. Несколько минут его силуэт рисовался на фоне синевато-серого неба, и не было никакой разницы между Ноем, Блу и Адамом. Он ничем не отличался от живых людей.

Стоя под ударами ветра, Ной дружески обнял одной рукой Блу, а другой Адама и притянул обоих к себе. Потом они побрели обратно по тропе. Рука Блу лежала на спине Ноя, а пальцами она цеплялась за футболку Адама, как будто они были единым целым, пьяным шестиногим животным. В ране на руке Адама отдавалось биение сердца. Пускай он мог истечь кровью на пути вниз с горы, но совершенно не возражал.

И вдруг, сделавшись сильнее втрое от присутствия Ноя и Блу, Адам вспомнил женщину, которую видел в воде.

Он сразу понял, кто она такая.

– Блу, – сказал он, – я видел твою мать.

– Это одно из моих любимых мест, – сказала Персефона, сидя в качалке и отталкиваясь от пола босой ногой. Волосы каскадом спадали ей на руки. – Здесь так уютно.

Адам пристроился на краешке кресла-качалки рядом с ней. Ему здесь не так уж нравилось, но говорить этого он не стал. Персефона попросила встретиться с ней тут, хотя в норме никогда не назначала место для встречи; она предоставляла выбор Адаму, и это всегда казалось очередным испытанием.

Они сидели на крыльце странного древнего магазина, из тех, что вымерли почти везде, но в окрестностях Генриетты встречались нередко. Снаружи эти магазины обычно выглядели именно так: низкое длинное крыльцо с креслами-качалками, обращенными лицом к дороге, изрытая гравиевая парковка, окна, облепленные объявлениями о продаже сигарет и наживки. Внутри обычно продавались продукты первой необходимости: тех марок, о которых никто никогда не слышал, – футболки, которые Адам не стал бы носить, рыболовные принадлежности, игрушки десятилетней давности, а иногда – чучело головы оленя. Сюда ходили люди, которых даже деревенщина Адам считал неотесанными.

Хотя Ганси, наверное, здесь понравилось бы. В этих местах время как будто не имело никакого знания, особенно в такой вот вечер, когда сквозь листву падали пятна света, скворцы кричали, сидя на телефонных проводах, а мимо медленно проезжали старики в древних машинах. Все это с таким же успехом могло происходить двадцать лет назад.

– Три – очень сильное число, – сказала Персефона.

Занятия с Персефоной всегда были непредсказуемы. Приходя, Адам никогда не знал, чему научится. Иногда он не понимал этого даже после окончания урока.

Сегодня он хотел спросить ее о Море, но трудно было задать Персефоне вопрос и получить ответ, когда ты того хотел. Лучше всего получалось, если ты задавал вопрос в ту самую секунду, когда она сама собиралась на него ответить.

– Типа, трое спящих?

– Конечно, – ответила Персефона. – Или три рыцаря.

– Какие три рыцаря?

Она вытянула палец, привлекая его внимание к огромной вороне – или во́рону, – которая медленно скакала по другой стороне дороги. Адам не понял, считала ли Персефона это зрелище значимым или просто забавным.

– Когда-то были. А еще – три Христа.

До Адама не сразу дошло.

– О господи. В смысле, Бог, Иисус и Святой Дух?

Персефона покрутила маленькой рукой.

– Вечно я забываю имена. Есть и три богини. Одну зовут Война, если не ошибаюсь, другая еще мала… ох, подробности вылетают из головы. Короче, три – это важно.

Теперь Адам умел играть в эти игры лучше, чем раньше. Лучше угадывал связи.

– Ты, Мора и Калла.

Может быть, теперь самое время заговорить о…

Персефона кивнула, или качнулась, или то и другое.

– Это устойчивое число – три. Пятерки и семерки – тоже хорошо, но три – самое лучшее. Все всегда разрастается до трех или сокращается до трех. Лучше всего начать именно с тройки. Два – ужасное число. Два – это соперничество, ссора, убийство.

– Или брак, – подумав, добавил Адам.

– То же самое, – ответила Персефона. – Вот тебе три доллара. Иди и купи мне вишневую колу.

Он повиновался, не переставая думать, каким образом спросить о своем видении и о том, как использовать его для поисков Моры. С Персефоной было возможно все; Адам не исключал, что с самого начала они обсуждали именно это.

Вернувшись, Адам внезапно спросил:

– Это последний раз, да?