Клиффорд Саймак - Братство талисмана [сборник litres]

– Зачем так цинично? – спросила она. – И так недальновидно? И так материалистично?

– Я ничуть не циничен. Просто беру в расчет теорию вероятности. И нас никак нельзя упрекнуть в недальновидности. Напоминаю, мы были первыми, кто полетел к звездам, кто оказался способен полететь к звездам или убедил себя в том, что способен полететь, именно исходя из материалистических воззрений, которые вы, по-видимому, так презираете.

– Это правда, – согласилась она, – но я говорила вовсе не о том. Земля – одно, а звезды – совсем другое. Когда вы оказываетесь среди звезд, ценности изменяются, углы зрения тоже. Есть старое выражение: игра идет по другим правилам, – кстати, вы не могли бы объяснить мне, что оно значит?

– Вероятно, это намек на какие-то спортивные соревнования.

– Вы имеете в виду дурацкие упражнения, которые когда-то были в моде на Земле?

– А что, у вас их больше нет? Никаких спортивных соревнований вообще?

– Слишком многое надо сделать, слишком многое познать. Мы не испытываем больше нужды в том, чтоб изобретать искусственные развлечения. У нас нет на них времени, а если б и было, они бы никого не заинтересовали. – Вдруг Элейн показала на строение, почти поглощенное кустами и деревьями. – Я думаю, это оно.

– Что «оно»?

– Дом, где гнездится странность. Та самая необычность, о которой я говорила.

– Войдем и посмотрим?

– Не вполне уверена, стоит ли. Сказать вам по правде, я немного боюсь. Понимаете, боюсь того, что мы там найдем.

– А что найдем, вы не догадываетесь? Вы сказали, что чувствуете необычность. Но ваше восприятие не настолько развито, чтобы по крайней мере намекнуть, что именно?

Элейн покачала головой:

– Нет, я знаю лишь, что там нечто странное. Нечто за пределами обыденности. Может быть, и страшное, хоть я не ощущаю настоящего страха. Просто какой-то толчок в мозгу и следом опасение необычного и непредвиденного. Мной владеет неприятное чувство странности, только и всего.

– Туда будет нелегко проникнуть, – заметил Хортон. – Заросли очень густые. Могу вернуться в лагерь и захватить мачете. По-моему, у нас в багаже оно было.

– Не беспокойтесь, – сказала она и расчехлила оружие, свисающее с пояса. – Это прожжет нам дорогу.

Оружие оказалось массивнее, чем выглядело в кобуре, – остроносое и довольно громоздкое оружие. Он присмотрелся внимательнее.

– Лазер?

– Вероятно, да. Точно не знаю. Не только оружие, но и инструмент. На моей родной планете это стандартная вещь. Каждый житель носит его с собой. Его можно отрегулировать, видите? – Она показала на диск, встроенный в рукоятку. – Можно собрать лучи режущим острием, можно пустить веером, как хотите. Но почему вы спрашиваете? Ведь у вас есть собственное оружие…

– Мое оружие другое, – ответил Хортон. – Довольно грубое, но эффективное, если умеешь с ним обращаться. Оно выбрасывает снаряд. Пулю. Сорок пятый калибр. Это оружие, но никак не инструмент.

– Я слышала о таком принципе, – нахмурилась Элейн. – Концепция восходит к глубокой древности.

– Может, и так, но когда я вылетал с Земли, у нас не было ничего лучшего. В руках человека умелого оружие действует точно и весьма смертоносно. Высокая начальная скорость, огромная убойная сила. Патроны заряжаются взрывчатым веществом – кажется, нитроглицерином, а может, кордитом. Я не знаток химической стороны дела.

– Но никакое взрывчатое вещество, никакая химическая смесь не могли сохраниться в течение такого срока, что вы провели на корабле. Все они со временем распадаются.

Хортон взглянул на нее внимательно, удивленный ее познаниями, и согласился:

– Я не подумал об этом. Но вы правы. Разумеется, тут не обошлось без конвертора материи…

– У вас есть конвертор?

– По словам Никодимуса, да. Я сам его не видел. И вообще, честно говоря, не видел ни одного конвертора в глаза. Когда нас загнали в холодный сон, никаких конверторов материи еще не было. Их изобрели позднее.

– Еще одна легенда, – сказала она. – Утраченное искусство…

– Вовсе не искусство, а технология.

Она пожала плечами:

– Так или иначе, это утрачено. У нас нет конверторов материи. Как я и сказала – еще одна легенда.

– Ладно, – прервал ее Хортон, – так мы собираемся выяснить, что это за необычность? Или мы просто…

– Нет, мы пойдем и посмотрим, – сказала она. – Я устанавливаю самый низкий уровень излучения.

Она опустила свое устройство – из дула вырвалось бледно-голубое сияние. Заросли задымились с жутковатым шорохом, в воздухе поплыла пыль.

– Осторожнее, – предостерег он.

– Не тревожьтесь, я умею обращаться с этой штукой, – отрезала она. И было очевидно, что действительно умеет, – в кустах открылась ровная узкая тропинка, аккуратно обогнувшая попавшееся на пути дерево. – Незачем его жечь, – пояснила Элейн. – Не будем расточительны сверх необходимости.

– Все еще ощущаете это? – поинтересовался Хортон. – Эту вашу странность? И все еще не разобрались, что она такое?

– Она по-прежнему там. А что это, я не догадываюсь, точно так же, как и прежде.

Женщина убрала оружие в кобуру. Засветив фонарик, Хортон вступил в здание первым.

Внутри было темно и пыльно. Вдоль стен торчала полуразвалившаяся мебель. Какая-то мелкая зверюшка пискнула, объятая ужасом, и метнулась через комнату, ускользнув смазанной тенью во тьму.

– Мышь, – предположил Хортон.

– По всей вероятности, нет, – спокойно ответила Элейн. – Мыши – это принадлежность Земли, по крайней мере так нас уверяют старые детские стишки. Например, такой: «Побежала мышка-мать, стала кошку в няньки звать…» [2] Стихи С. Я. Маршака.

– Выходит, детские стишки дожили до вашей эпохи?

– Некоторые дожили. Подозреваю, что далеко не все…

Перед ними была запертая дверь. Но едва Хортон толкнул ее рукой, она обрушилась за порог грудой хлама. Подняв фонарик, он осветил следующую комнату. И комната словно вспыхнула. Ослепительный золотой блеск ударил им в лица – они поневоле отступили на шаг-другой. Хортон опустил фонарик, потом стал медленно поднимать снова. Блеск появился опять, но на этот раз они сумели разобрать, что именно блестит. В центре комнаты, занимая ее почти целиком, стоял куб.

Отражение было все еще слишком ярким – пришлось снова опустить фонарик. Затем Хортон осторожно переступил порог. Теперь куб больше не отражал лучи, а, напротив, словно поглощал их, впитывал и рассеивал по всему своему объему. Казалось, что куб осветили изнутри.

В освещенном пространстве лежало, как бы ни на что не опираясь, некое существо. Существо – вот и все, что можно было сказать, более подробное описание не приходило в голову. Оно было огромным, заполняло собою куб почти без остатка, тело уходило за пределы видимости. На мгновение возникло ощущение глыбы, но не просто аморфной глыбы. В ней ощущалась жизнь, что-то в изгибе линий тела безотчетно подсказывало: глыба живая. То, что казалось головой, склонялось на то, что казалось грудью. А тело, все тело – но тело ли? – было покрыто замысловатым, будто выгравированным узором. Как рыцарские латы, мелькнула мысль, как драгоценный образчик кузнечного искусства.