Клиффорд Саймак - Братство талисмана [сборник litres]

– Вы это уже делали? – требовательно спросил я.

– По правде говоря, нет, – сказал О’Гилликадди, – однако мы поразмыслили, все прикинули и теперь почти уверены…

– Но не до конца?

– Увы, – ответил О’Гилликадди. – Не до конца.

– А вернуться мы сможем? – справился я. – Мне вовсе не улыбается провести остаток жизни в мире, который на долю секунды отстает от Вселенной.

– Об этом мы тоже подумали, – беспечно отозвалась тень. – У входа в расщелину мы установим временну`ю ловушку. Ступив в нее…

– А в ней вы уверены? Или опять не до конца?

– Она не подведет, – заверил О’Гилликадди.

Перспектива вырисовывалась довольно безрадостная, и потом, сказал я себе, откуда мы знаем, что он не лжет? Быть может, О’Гилликадди хочет использовать нас в качестве подопытных кроликов для какого-нибудь паршивого эксперимента. Кстати, а существуют ли тени вообще? Мы видели их, или нам почудилось, что мы их видели там, у костра, на деревенском празднике. Но где доказательства? Всего-то и есть, что слова Душелюба да голос, который именует себя О’Гилликадди.

Вот именно, голос О’Гилликадди. Может, он такая же галлюцинация, как хоровод теней у костра в деревне или группа тех же теней в пещере, где состоялся наш первый разговор с Душелюбом? Да, но ведь слышу его не я один. Синтия тоже его слышит, по крайней мере ведет себя так, словно слышит. А может, мне померещилось? Черт те что, выругался я мысленно; поневоле начнешь сомневаться не только в реальности окружающего мира, но и в своей собственной.

– Синтия, – позвал я, – ты действительно слышала…

Ослепительная вспышка больно ударила по глазам. Взрыв разметал костер. Пепел поднялся к верху расщелины; во все стороны полетели искры и пылающие ветки. Снаружи донесся приглушенный хлопок, за ним – другой; что-то чиркнуло о камень за нашими спинами.

Мы, все трое, вскочили на ноги. В узком проходе между скалами клубилась какая-то завеса. Не знаю, что это было, но она накатила на нас приливной волной, затопила пещеру и захлестнула с головой.

Потом она схлынула, но, как ни странно, мы ничего не почувствовали. Она как-то ухитрилась избежать соприкосновения с нами. Мы двое стояли там, где стояли.

Однако костер пропал, исчез без следа. А снаружи расщелины ярко светило солнце.

Долина изменилась. На первый взгляд она осталась прежней, но все же чувствовалось, что она уже не та. Она изменилась, и постепенно мы, стоя у входа в расщелину, начали замечать конкретные отличия.

Во-первых, в ней стало меньше деревьев, и они будто слегка съежились. И листва на них была зеленой, еще не тронутой багрянцем осени. Даже трава была другой – не такая бархатная и не сочно-зеленая, а скорее желтоватая.

– Они сделали это, – прошептала Синтия. – Они сделали это без нашего согласия.

Не сон ли мне снится, подумал я, и не пригрезился ли мне О’Гилликадди со своей призрачной шайкой? Хорошо, если так, ибо если приснилось одно, значит другое не может быть явью ни под каким видом.

– Но он говорил о доле секунды, – бормотала Синтия, – и утверждал, что ее вполне хватит. Он обещал сдвинуть время ровно на столько, чтобы защитить нас от настоящего. Речь шла о мгновении, о едином миге…

– Они напортачили, – сказал я. – И напортачили здорово.

Я понял, что это не сон, что нас в самом деле переместили во времени, правда на промежуток значительно больший, чем доля секунды, о которой говорил О’Гилликадди.

– Они впервые попробовали применить свои способности, – сказал я. – Они не знали, получится у них или нет. Они провели испытание на нас и опростоволосились.

Мы вышли из расщелины на солнышко. Я оглядел утес: на его отвесном склоне не было никаких кедров.

Я ощутил нарастающий гнев. Кто знает, как далеко мы оказались отброшенными в прошлое? По крайней мере, кедры еще не пустили корни, а если я ничего не напутал, кедр вырастает не за год и не за два. Некоторым из тех деревьев, что лепились к поверхности утеса, должно быть как минимум несколько сотен лет.

Ну и дела, подумалось мне. Там, в настоящем, мы заблудились в пространстве, а теперь вдобавок и во времени. И где гарантия, что мы сможем вернуться? О’Гилликадди обещал установить временну`ю ловушку, но если ему о временны́х ловушках известно столько же, сколько о перемещении людей во времени… Повезло, нечего сказать.

– Мы в далеком прошлом, да? – спросила Синтия.

– Ты попала в самое яблочко, – сказал я. – Один Бог знает, в каком далеком. Во всяком случае, наши призраки вряд ли об этом догадываются.

– Но там были бандиты, Флетч.

– Ну и что? – буркнул я. – Волк разогнал бы их в три секунды. Совершенно незачем было нас трогать. О’Гилликадди зря устроил панику.

– Волк остался там, – проговорила Синтия. – Бедняжка. Они не смогли перебросить его вместе с нами. Кто теперь будет ловить нам кроликов?

– Мы сами, – буркнул я.

– Мне его не хватает, – сказала она. – Я так быстро к нему привыкла.

– Они были бессильны, – объяснил я. – Волк всего лишь робот…

– Робот-мутант, – поправила Синтия.

– Роботов-мутантов не бывает.

– Бывают, – возразила она. – Вернее, были. Волк переменился. Что заставило его перемениться?

– Элмер нагнал на него страху, расколошматив двух его приятелей. Он сообразил, что к чему, и живенько переметнулся на сторону победителя.

– Нет, не думаю. Конечно, он испугался, однако слишком уж разительна перемена, которая с ним произошла. Ты знаешь, что мне кажется, Флетч?

– Не имею ни малейшего представления.

– Он эволюционировал, – заявила Синтия. – Робот может эволюционировать.

– Пожалуй, – пробормотал я. Она меня ничуть не убедила, но надо было что-нибудь сказать, чтобы остановить ее. – Давай осмотримся. Может, определим, где мы.

– И когда.

– И это тоже, – согласился я, – если удастся.

Мы спустились в долину, двигаясь медленно и, я бы сказал, нерешительно. Торопиться было некуда: на пятки нам никто не наступал. А потом, в нашей медлительности и нерешительности крылось нежелание входить в новый мир, крылся страх перед неизведанным и осознание того, что мы очутились в прошлом, где быть не имели права. Этот мир был иным, и непохожесть его проявлялась не только в желтоватом оттенке травы или в меньшей высоте деревьев: разница между двумя мирами была, скорее всего, не физическая, а чисто психологическая.

Мы шли по долине, сами не зная, куда направляемся. Холмы слегка расступились, и долина словно распахнулась. Впереди в голубоватой дымке маячила очередная гряда холмов. Наша долина плавно переходила в другую; через милю с небольшим мы вышли к реке; в нее впадал ручей, течения которого мы все время придерживались. Река была широкой и быстрой. Вода в ней казалась темной и маслянистой и неумолчно клокотала. При взгляде на нее становилось немного не по себе.