Дмитрий Колодан - Дом Ночи [litres]

Ива вскочила с кровати одним прыжком.

– Мне снилось… – начала она и замолчала. Не время пересказывать сны. Но Повариха кивнула так, будто знала, что именно ей снилось, а большего и не требовалось.

Роза помогла ей одеться и справиться с хитроумными застежками на спине. Затем, удерживая девочку за плечи, повернула ее, оглядывая со всех сторон.

– И когда ты успела так вырасти? – сказала она, не рассчитывая на ответ.

– Мне не нравится это платье, – сказала Ива.

– Да, радость моя, – вздохнула Повариха, – но, боюсь, это не последний раз, когда тебе придется его надеть.

Ива промолчала, но про себя решила, что при первой же возможности сожжет это платье в топке у Черного Кочегара. Вот только в глубине души она понимала, что не в платье дело и что огонь ей не поможет – когда придет срок, найдется другое, точно такое же.

Вслед за Поварихой она спустилась в гостиную, где все только ее и дожидались. Они вышли на улицу и по белому снегу направились к месту погребения. Ива надеялась, что там их встретит Охотник, что он придет из леса проститься с профессором, но была зима, и крестный не пришел. Не явился и другой ее названый отец – Король Воронов вместе со своей Стаей, хотя этим птицам на похоронах было самое место. Лес стоял большой, черный и тихий.

Тело старика, завернутое в связанный Матушкой саван, опустили на дно могилы. Не было никаких прощальных речей, лишь Некто Тощий, подняв глаза к небу, издал горестный птичий крик. Кто-то бросил в могилу сложенную вчетверо пожелтевшую газету. Кто-то другой, возможно, Матушка, бросил первую горсть земли. Затем все они, и Ива в том числе, также бросили по горсти земли. Роза, шмыгая носом, вытирала глаза кружевным платочком. Ива боялась, что от избытка чувств Повариха может перемениться, но нет, ей удалось удержаться. Они еще постояли над могилой, а затем по одному жильцы и гости стали возвращаться в дом, пока Матушка Ночи и Ива не остались одни. Могилу не засыпали до конца, но Ива знала, что позже кто-то из жильцов обязательно этим займется. Позже, но не сейчас.

– Будет пир, – сказала Матушка, – Роза приготовила все блюда, которые он любил.

– И даже мерзкую хлюпающую овсянку? – поморщилась Ива.

– И даже ее, – кивнула Матушка. – Не советую тебе от нее отказываться – Роза может расстроиться.

Ива вздохнула. Они постояли еще немного, не спеша уйти, хотя было холодно, а обе были легко одеты.

– У этой сказки ведь хороший конец, правда? – наконец спросила Ива. – Она к нему вернулась и…

– Да, – кивнула Матушка, – это хороший конец. Печальный, но хороший.

– Я видела, что случилось в лесу, – сказала Ива, – с той девочкой, дочкой профессора. Она не просто заблудилась, она встретила одного человека, который…

– Это Большой Лес, – сказала Матушка, – не самое лучшее место для маленьких девочек. С маленькими девочками постоянно что-то случается. Помни об этом, когда снова туда пойдешь.

– Я помню.

Они помолчали еще какое-то время, и снова первой заговорила Ива:

– Этот человек, настоящий джентльмен… Он еще жив, я знаю. Я его видела, он приходил к дому. И у него с собой была игрушка, которая принадлежала Авроре.

– Несчастное создание, – покачала головой Матушка Ночи. В ее голосе прозвучала… Жалость? Да как она может жалеть подобное чудовище!

– Он съел ее заживо, – сказала Ива. – Да он…

– Когда-нибудь, – сказала Матушка, – я расскажу тебе его сказку. Придет срок.

Ива мотнула головой, и черные волосы упали ей на лицо, спрятав глаза. Эту сказку ей совсем не хотелось знать и слушать.

– Я найду его, – сказала Ива. – Я обязательно найду его и убью. Даю слово.

Матушка Ночи смотрела на нее долго, но ничего не отразилось в ее черных глазах. Лицо, белое, как отполированная кость, не дрогнуло.

– Я помню, что будет, – сказала она, и они пошли к дому, в котором уже накрывали на стол, звенела посуда и слышались голоса. Ветер заметал их следы.

После похорон Сикорского дом опустел. Профессор был далеко не первым, с кем Ива рассталась навсегда. Она помнила многих жильцов, которые уходили и не возвращались. Кто-то успевал попрощаться, иные же просто исчезали без следа. Об одних Ива печалилась, а исчезновения других порой даже не замечала. Она прожила здесь достаточно долго, чтобы свыкнуться с мыслью, что дом Матушки Ночи вовсе не конец пути, а всего лишь остановка в долгом странствии.

Однако никогда еще чувство утраты не было столь глубоким, как после смерти профессора. Словно старик унес с собой что-то важное, принадлежавшее только Иве, кусочек ее сердца, должно быть. Теперь пустое место тоскливо ныло, требовало, чтобы его заполнили… Знать бы чем! Месть «настоящему джентльмену»? Она дала слово поквитаться за смерть малышки Авроры и отрекаться от него не собиралась. Но Ива понимала, что время не пришло. Она еще не готова к этой охоте.

Не находя себе места, Ива бесцельно бродила по дому. Спускалась в Котельную и поднималась на Чердак, торчала на Кухне и в Гостиной, без стука заходила в комнаты жильцов, порой к немалому их смущению. И лишь одна дверь оставалась для нее под запретом: та, что вела в комнату Сикорского. Ива знала, что рано или поздно ей придется ее открыть, но раз за разом откладывала этот шаг. Дверь манила к себе и с той же силой отталкивала, точно дупло в больном зубе, которое постоянно трогаешь языком, хотя и знаешь, что ничем, кроме боли, это не закончится.

Каждый раз Ива проходила мимо на цыпочках и замирала, прислушиваясь: не раздастся ли с той стороны какой-нибудь звук? Скрип кресла-каталки, шелест книжных страниц или сухое старческое покашливание. Она знала, что это невозможно, и все равно ждала. Все-таки это был дом Матушки Ночи, и иногда здесь случались чудеса.

– Что ты ищешь? – как-то спросил ее Некто Тощий.

– Не знаю, – вздохнула Ива. – То, чего уже не вернуть.

Некто Тощий повел костлявыми плечами. Под свободной одеждой шевельнулись обрубки крыльев.

– Я знаю, что это такое… – сказал он и надолго замолчал.

Ива терпеливо ждала, когда он продолжит. Может, он решится и расскажет ей свою историю? О том, как он лишился крыльев и каким ветром его занесло в дом Матушки… Но Некто Тощий заговорил о профессоре:

– Он был хорошим человеком. Знал много удивительных вещей. Мне жаль, что он ушел.

– Мне тоже, – сказала Ива и вышла из комнаты.

Без всякой причины она обиделась. Ива считала, что смерть Сикорского – это ее горе, и не хотела делить его с кем-то еще. Не только с человеком-птицей, но даже с Матушкой. Черное платье, в котором Ива была на похоронах, она который день носила не снимая, несмотря на ворчание Поварихи.

В один из дней, проходя по коридору, Ива увидела, что дверь в комнату профессора приоткрыта. Изнутри тянуло сквозняком: холодный ветер скользнул по голым лодыжкам, будто схватил ее за ногу, и Ива остановилась. Как ни странно, первой мыслью была вовсе не «Профессор вернулся!», а «Матушка отдала комнату кому-то еще?». Мысль неприятная, царапающая; Ива поморщилась. Разумеется, Матушка была в своем праве. В доме она могла как угодно распоряжаться комнатами, ни у кого не спрашивая совета и тем более разрешения. Но Ива надеялась, что в память о Сикорском Матушка оставит его келью нетронутой. В доме хватало пустующих комнат, не было особой нужды вторгаться именно в эту.