Анна Мирович - Филин с железным крылом [litres]

Он прекрасно знал, что будет потом. Отряд каменных дев, который дежурит возле пирамиды, бросится в погоню. Жрицы поведут его, ориентируясь не по запаху Верна и Антии, а по едва уловимым изменениям в магическом поле. Если Ардион даст команду на уничтожение, то каменные девы попросту разорвут тех, на кого им укажут.

Интересно, захочет ли брат поговорить? Спросить о чем-нибудь? Или просто придет посмотреть на кровавые ошметки в траве? Или даже не придет?

Его знобило. Мысли так и прыгали в голове.

Когда облака разошлись, выпуская Солнечного Кормчего, Верн как раз начал снижаться. Отец выступил перед ним в ужасающей красоте и величии. Вечно молодой – его золотых волос не касалась седина, лицо нисколько не изменилось с того дня, когда корона легла на голову Верна. Вечно сильный – иногда во сне Верн видел его серебряные доспехи и тяжелые алые складки плаща. Вечно правящий миром, сокрушающий демонов, отделяющий добро от зла одним ударом меча.

– Отец, – только и смог прошептать Верн. Слово сорвалось хриплым клекотом, он шарахнулся в сторону, и солнечные лучи окатили его сверкающей волной, сбрасывая на землю.

Солнечный Кормчий сделал свое дело. Он в очередной раз посрамил тьму.

Верн прокатился по траве, принимая человеческий облик. Антия обмякла на земле и не шевелилась. Солнечный луч копьем ударил в землю, и Верн увидел себя будто бы со стороны – маленький, с металлической рукой, с закрытым повязкой глазом, он был похож на бракованную игрушку.

Создатель смотрел, размышляя, что бы с ним сделать. Разобрать на детали и лоскуты или все-таки пустить в мир?

Верн не мог отвести взгляда от отца – всегда спокойного, всегда равнодушного, – и в голове не оставалось ни единой мысли. Он и сам не понял, как у него хватило сил прошептать:

– Отпусти нас…

«Отпусти нас, – сбивчиво думал он, глядя в глаза отца и понимая, что никогда не мог до него достучаться. Ни тогда, ни теперь. – Отпусти нас, мы уйдем, мы никогда не вернемся, просто дай нам уйти».

Кажется, ему никогда не было настолько тоскливо и страшно.

Несколько мгновений солнечный луч еще озарял его, а затем набежали облака, и задул ветер – сильный, подгоняющий в дорогу. Солнечный Кормчий вернулся в ладью и поплыл дальше, оставив бракованную игрушку на земле.

Верн поверить не мог, что их отпускают, – но им милостиво разрешили идти. Отец, который ненавидел своих детей и мог испепелить Верна и Антию одним движением руки, отошел в сторону, чтобы смотреть, как Ардион будет делать то, что должен.

Не чувствуя под собой земли, Верн поднялся и поковылял в сторону Антии.

Надо было спешить.

Трава была мягкой, со всех сторон поднимался запах спелой земляники, и Антия подумала, что могла бы так лежать целый день. Просто лежать и дышать воздухом чужого лета, а не бежать, спасаясь от взгляда Ардиона и его спутниц.

Неужели это так много?

В следующий миг она уже продиралась через заросли: Верн тащил ее за руку, Антия спотыкалась и лишь каким-то чудом умудрялась не упасть.

Все девушки, которые уходили в пирамиду, превращались в статуи в новом мире, теперь Антия в этом убедилась. И вот ей удалось сбежать от Ардиона и его помощниц.

«Я жива», – только и смогла подумать она. Верн вырвался из зарослей на широкую тропу, и бежать стало легче. Антия смотрела по сторонам – обычный лес, темный, хмурый. И где-то наверху, за облаками, лежит вход в ее мир, и дядя Бриннен мерят шагами комнату, не зная, жива ли Антия, или уже нет.

Ей казалось, что она чувствует его надежду.

Антия обернулась. Тропа за их спинами резко уходила влево, погони не было, но Верн несся так, словно за ним бежала целая армия.

– Подожди… – выдохнула Антия.

– Некогда, – бросил Верн через плечо. – Ардион отправил за нами своих гончих.

Это прозвучало настолько пронзительно и страшно, что Антия прибавила скорости. Несколько раз ей под ноги подворачивались узловатые корни – она умудрялась перепрыгивать их. День был хмурым, низкие тучи готовились заморосить дождем. Было бы неплохо: дождь – лучший друг беглецов, он смывает все следы.

Солнечный Кормчий сбросил демонов и спрятал лицо.

– Куда мы? – выдохнула Антия. Верн свернул на едва заметную тропу, и они побежали среди деревьев. Краем уха Антия уловила птичий свист. Птицы вели свою спокойную жизнь, в которой не было ни Великих Китов, ни каменных дев, ни ступеней в пирамиде.

– Нас ищут. Надо спрятаться.

Их забег закончился тем, что земля под Антией вдруг заскользила куда-то вниз, и Антия с воплем полетела в яму. Мелькнуло что-то заостренное, покрытое черным; умудрившись не зацепиться, Антия ударилась боком о землю и взвыла от боли. Хлопнули крылья, филин опустился рядом, и уже человеческая рука схватила Антию за плечо и повернула к светлому провалу среди тьмы.

– Жива?

– Жива, – выдохнула Антия. – Это волчья яма?

Верн огляделся, пнул деревяшку, сваливая ее на землю.

– Она самая. Тебя не задело?

– Нет.

Оборотень повел плечами, и над ним начало было разливаться знакомое свечение, но он вдруг дернул головой и толкнул Антию в тень.

– Тихо, – прошептал он. – Замри.

Она даже дышать перестала от страха. Вскоре откуда-то сверху донесся странный звук – тонкий звон, словно вдалеке дотрагивались пальцем до туго натянутой струны.

Потом послышались тяжелые быстрые шаги – под ними дрожала земля. Ощущение было таким, словно через лес бежали каменные статуи.

Статуи? Ардион оживил каменных дев и отправил в погоню?

– Не смотри, – едва слышно приказал Верн, и в тот же миг Антия увидела, как в яму опустилась голова.

Это была одна из тех женщин, которые стояли с Ардионом на вершине пирамиды. Сейчас на ней не было маски, глазницы наливались жидкой лазурью, густые пряди золотисто-рыжих волос растрепались от бега, на бледном красивом лице не отражалось ничего, кроме голода. Шея вытягивалась, женщина водила головой, глядя по сторонам. Острые плечи и длинные руки, которыми она опиралась на край ямы, казались сделанными из текучей глины.

Антию охватила вязкая сырая тоска. Захотелось плакать. Женщина втянула носом воздух, и улыбка прошила ее лицо, как трещина.

«Не смотреть на нее», – приказала себе Антия – и посмотрела.

Ее охватило холодом – настолько пронзительным и жестоким, что Антия почувствовала, как в жилах густеет кровь, а кости наполняются свинцом и тело делается неповоротливым и чужим. Женщина зацокала языком, оскалилась, обнажив рот, полный мелких острых зубов, и Антия поняла, что это не человек, а что-то непостижимое, что-то…

Верн обернулся и сорвал повязку с глаза.

Подземелье залило светом – таким ярким, что Антия увидела каждую травинку, каждый корешок, каждый потемневший листок. Холод отступил, освобождая Антию из оков, женщина взвыла и завалилась в яму, рассыпаясь на лету черными пригоршнями пепла и каменным крошевом.