А. К Ларквуд - Неназываемый [litres]

– Э-э-э-э, – протянула Ксорве. – На самом деле никакую.

Жизнь в Тлаантоте была организована на основе философских принципов, выведенных в далеком прошлом Благородными Мудрецами. Ксорве не удосужилась что-либо узнать о них. Сетенай, похоже, не особенно интересовался ими, а она сомневалась, что смогла бы им понравиться.

– А ты? – спросила Шутмили. – Ты поклоняешься богам Ошаара?

– Нет, – сказала Ксорве, с трудом заставив себя не добавлять « больше нет ». Она разозлилась: столько воды утекло, а ее все равно легко было застать врасплох. Прошло целых восемь лет. Все это осталось позади.

Кажется, Шутмили ничего не заметила, иначе ее любопытство было бы не унять.

– А как насчет Белтандроса Сетеная? – она с упоением произнесла это имя.

– Мы это не обсуждали, – ответила Ксорве. – Но мне кажется… если Сетенай однажды встретит высшие силы, сложно сказать, кто моргнет первым.

– Но он ведь поклоняется своему покровителю?

Сетенай относился к Сирене как к влиятельной немолодой женщине, которую можно обворожить. Женщины определенного возраста любили Сетеная, даже если они были гигантскими змеями или зловещими кристаллами.

– Не совсем, – сказала Ксорве, решив, что правдивый ответ – не для ушей Шутмили. – Он получает свою силу от нее. Она получает… наверное, какую-то выгоду.

Шутмили почти беззвучно засмеялась, прикрыв ладонью рот.

– Хм, – заметила она. – Да. В общем и целом, так оно и работает.

– Ты маг? – спросила Ксорве.

– Я адепт, – пояснила Шутмили. Ксорве было незнакомо это карсажийское слово, оно звучало очень серьезно. – Практик, прошедший обучение Церкви.

– Никогда о таком не слышала, – заметила Ксорве, вспомнив реакцию Парцы на магию. Магия отвратительна богам , сказал он. Ксорве тактично не стала повторять это вслух.

– Полагаю, Церковь считает, что лучше обучить нас, – сказала Шутмили.

Неправильно проявлять слишком большой интерес к едва знакомым людям, когда у тебя такая миссия, но Ксорве не могла удержаться. Тот факт, что Шутмили – маг, объяснял ее присутствие здесь, но не объяснял, почему Дарью и Лагри обращались с ней как с чем-то очень хрупким.

– У тебя есть покровитель? – спросила Ксорве, совершенно позабыв о намерении выяснить, что Шутмили увидела во время обхода. – Откуда ты черпаешь силы?

– Ты и правда ничего не знаешь, – произнесла Шутмили так, словно это был комплимент. Она указала на икону. – Восемь из девяти богов Карсажа не отвечают тем, кто им поклоняется. Поделиться божественной силой значит развратить простых смертных.

Этого Ксорве тоже не знала и не была уверена, что понимает. Скорее всего, Сетенай назвал бы это все карсажийской чепухой.

– Любая магия развращает, – сказала Шутмили. – Применение магии нарушает упорядоченную структуру мироздания, потому что маг выходит за пределы возможного… но некоторые рождаются с ней, и в этом есть своя польза. Даже для Церкви. Моя покровительница – покровительница всех магов Карсажа – девятая из Девятерых. Мертвая богиня, – она прикусила губу, возможно, считая, что это прозвучало слишком сильно. – Ну, это спорно с богословской точки зрения.

– То, что она правда мертва? – уточнила Ксорве.

– Равно как и то, правда ли она богиня, – сказала Шутмили с той же слабой улыбкой. – И правда ли она моя. Зинандур. Дракон Карсажа. Отступница. Ты действительно ничего не знаешь?

– Нет, – сказала Ксорве. – Расскажи мне.

– Зинандур была богиней хаоса и скверны. Она восстала против других богов и была изгнана, и она дает нам свою силу, потому что пытается найти путь обратно в миры смертных. Так что, как видишь, мы ходим по лезвию ножа. Использовать эту силу, стараясь не поддаваться скверне, – это… утомительно, – на лице Шутмили застыло нечто среднее между любопытством и печалью. – Вот почему мы боимся ее. Вот почему я боюсь. Я могу стать вратами, через которые она вернется.

Огонь почти догорел, придавая красный отблеск погруженной в полумрак комнате. Наступила тишина, которую нарушали лишь потрескивание углей и завывание ветра где-то вдали.

И тут тишину, как камень, упавший в пруд, разорвал звон сторожевого колокола.

Один звон, другой, а потом постоянный, настойчивый гул. На лестнице послышались шаги – Лагри и Дарью сбегали с верхнего этажа. Канва Шутмили неуверенно поднялась со стула.

Когда Ксорве было десять лет, у одной из жриц от лотоса помутился рассудок – ее нашли в лесу сосущей кровь из шеи оленя. Жрицу привели в Дом Молчания, она была в крови от подбородка до живота, тряслась от возбуждения и призывала смерть на головы всех, кто к ней прикасался. Наконец, ее привязали к кровати в лазарете и привели к ней Ксорве. Несчастная женщина взглянула на Избранную невесту, судорожно вздохнула и умерла. Выражение ее лица не поддавалось описанию.

Теперь Ксорве видела это же выражение на лице Канвы Шутмили.

– Они здесь, – сказала она.

Тело Ксорве среагировало быстрее, чем мозг. Им что-то угрожало, и с этим надо было разобраться. Она бросилась в спальню, схватила меч, и догнала Дарью у двери. Тут же проснувшийся Тал последовал за ней мгновениями позже.

– Что происходит? – спросила Ксорве.

– Чужаки! Чужаки пересекли периметр! – бросил Лагри.

– Мародеры! – воскликнул Дарью, выскочив за дверь с мечом в одной руке и факелом в другой. Ксорве кинулась вслед за ним во тьму.

Дарью, похожий на огненную точку, бежал вниз по хребту. Противники поднимались ему навстречу в свете фонарей, развешанных по периметру. Четверо или пятеро чужаков в лохмотьях медленно, но неуклонно шли, волоча ноги.

Ксорве приблизилась, и внезапно поняла: озарение холодной рукой сжало ее внутренности.

Не мародеры. Воскрешенные. Ни один живой человек так не двигался – спотыкаясь о кочки, едва не падая, теряя омертвевшую кожу.

Их лица были пустыми и изможденными. Сухая кожа обтягивала кости. Веки походили на сучки в стволе дерева. Губы разжались, обнажая острые желтые зубы.

Все они были вооружены большими зазубренными палашами. При виде Ксорве и остальных они одновременно обнажили оружие.

Ксорве схватилась с ближайшим. Тал и Малкхая были где-то рядом, и она надеялась, что они справятся сами. Взмах, выпад, блок. Взад-вперед по хребту, не усиливая натиск, но и не отступая. Воскрешенный двигался медленно, но без устали. В бою ее сознание прояснялось и сужалось, как пучок света – только здесь и сейчас, только этот клинок, только это место, только это положение и замыслы врага. При других обстоятельствах она могла бы наслаждаться этим. Но теперь, в темноте, в незнакомом месте, лицом к лицу с бесстрастной костяной улыбкой ее противника, она мечтала, чтобы все как можно скорее закончилось.