А. К Ларквуд - Неназываемый [litres]

В конце концов, за ним пришел еще один слуга, постарше и поменьше ростом, и проводил его обратно на катер, где за штурвалом стоял тот первый головорез.

Приятно было снова увидеть дневной свет, пусть даже это был холодный серый свет умирающего мира. «Эджарва» пришвартовалась в долине, впереди горели зеленым и золотым Врата – огненный диск в отвесной скале.

В душе, как будто кто-то чиркнул спичкой, вспыхнула искра надежды. Врата вели к дому или хотя бы прочь из этого мира. Если бы он только мог туда попасть…

Катер приземлился на склоне холма. Мужчины негромко разговаривали, вероятно, думая, что Тал их не слышит или не понимает.

– …она говорит: просто убейте его и бросьте здесь, – сказал коротышка.

Прикусив губу, паренек кивнул и повернулся к Талу.

– Наверх. Вылезай, – скомандовал он, указывая Талу на борт катера. Тал послушался. Переступив через край, он притворился, будто споткнулся о камень, и упал на землю, чтобы вытащить другой нож из ботинка.

Паренек с проклятиями поднял его, не заметив ножа. Тал сделал замах и ударил, целясь в горло, но промахнулся, и лезвие вспороло верзиле щеку. Взвыв, парень выпустил Тала и схватился за лицо, кровь капала между его пальцами.

Тал бежал во весь опор, надеясь, что эта заминка позволит ему ускользнуть. Но тут он поскользнулся на сланце и упал. Его догнали в считаные секунды. Один из головорезов выкручивал ему запястье до тех пор, пока он не выронил нож.

Они подхватили его и толкнули к останкам стены.

– Госпожа Оранна милосердна, – сказал паренек. Из пореза на его лице сочилась кровь.

– А мы нет, – подхватил коротышка. Он улыбнулся, демонстрируя потемневшие и отсутствующие зубы между клыками. А затем нанес удар.

Они избивали его. Умом они не отличались. Тал подумал, что они скорее убьют его по случайности, чем нарочно.

– Черт, да вы растете над собой, вот сейчас я почти почувствовал что-то, – прохрипел Тал. От последнего удара у него расшаталась пара зубов. Паренек ударил снова.

– Еще что-нибудь умное скажешь? – спросил он. Голова кружилась. Теплая и липкая кровь текла по затылку. Он с сожалением понял, что остроумные реплики закончились, поэтому просто улыбнулся пареньку и попытался заставить уши не дергаться. Чужеземцы были неравнодушны к ушам тлаантотцев. Стоило им один раз обратить на них внимание, они тут же тянули к ним руки.

Коротышка подставил ему подножку. Плохо. Стоит только оказаться на земле, твоя песенка спета. Тал надеялся, что потеряет сознание, жаль только труп из него выйдет некрасивый. Трудно представить, как кто-то будет проливать слезы над его беззубой тушей после того, как его хорошенько отпинают и бросят на склоне холма. Ну что же…

Он инстинктивно свернулся в клубок, защищая голову и шею, потому что его коварный первобытный мозг все еще искал способ выжить. Он зажмурился, услышав шум борьбы, и не сразу понял, что удар не достиг своей цели.

Наступила тишина, прерываемая чьими-то стонами. Кто-то ткнул мыском ботинка Тала в плечо.

– Вставай.

– Тьфу ты, – сказал Тал.

Еще один толчок. С трудом встав на четвереньки, он вдохнул кровавую слизь и поднял голову.

– Вставай, Тал, – повторила Ксорве.

Тал расхохотался – как будто ворота застучали на ветру.

Ну конечно. Ксорве в жизни не позволила бы кому-то другому избить его до смерти. Смысл ее слов до него не доходил. Если бы она сейчас перевернула его на спину и раздавила ему трахею, он не смог бы сопротивляться. Именно так Белтандрос Сетенай убил его дядю. Он все смеялся и не мог остановиться.

Закатив глаза, Ксорве подняла его и прижала к стене. Тал и стена уже становились добрыми друзьями.

Ксорве провела проверку – сколько пальцев она показывает, способен ли он досчитать до десяти и так далее. Но она хотя бы не ждала от Тала благодарности. А иначе он бы плюнул ей в лицо кровью.

– Жить будешь, – сказала она. – У нас есть корабль. Пора двигаться, пока твое отсутствие не заметили.

Со своего места он видел, что верзила и коротышка распластались на земле несколькими футами ниже, то ли мертвые, то ли без сознания, хорошо бы в луже собственной замерзшей мочи. Над телами с презрительным видом стояла карсажийская девушка, похожая на хорька.

– Надеюсь, она того стоила, – сказал Тал.

– Отвали, – сказала Ксорве.

Он повернулся, взглянув на катер. «Эджарвы» поблизости не было.

– Реликварий у нее. Мы можем…

– Нет. Забирайся в катер, – сказала Ксорве. – Мы улетаем.

Дарью Малкхая пролежал под обломками Монумента две ночи и два дня. Его правая рука была раздавлена упавшим обломком. Сначала он страдал от боли. Потом пришла жажда.

Он лежал там, пока воскрешенные роились на древних полях – они, словно ряска, сгустились, а затем рассеялись. В горле пересохло, и он не мог издать ни звука. Во рту, полном пыли, чувствовался привкус кислоты.

Время распалось, как ожерелье из бусин. Малкхая, – Страж Церкви, для друзей Майя , – исчез. Остались только обрывки сознания, кратковременные просветы, будто свеча гасла вновь и вновь.

Я не смог , думал он, когда был способен думать. Не смог исполнить свой долг . Но вспомнить, что это был за долг, уже не получалось. В голове всплыло имя Шутмили , но кто это или что это, он не помнил. Он попытался зацепиться за эту мысль, а потом все исчезло – и он тоже.

Тело Малкхаи все так же лежало под завалами, когда Врата снова засветились. Оно лежало там, когда карсажийский фрегат «Созерцание в спокойствии» спускался к руинам Пустого Монумента, словно рыба-ангел к умирающему кораллу. «Спокойствие» летело под тремя флагами: рядом с Девятилепестковой розой Карсажа развевались лиловый инквизиторский флаг и белое знамя Императорского Квинкуриата.

Пять адептов, составлявших квинкурию Бдения, сошли с челнока и начали разбирать завалы. Раздались шаги и голоса, которые Малкхая мог бы услышать, проживи он на день дольше.

А затем его воскресили. Он почувствовал обжигающую вспышку жара. Он должен был биться в агонии, но они забрали его боль – а может быть, он уже не способен был ее чувствовать. Он вообще не чувствовал конечности.

Над ним в окружении призраков возвышалась фиолетово-черная тень.

– Ты можешь говорить? Назови свое имя, – потребовала тень. Шелестящим голосом Малкхая подчинился, слова царапали язык как наждачная бумага.

Следующая вспышка сознания: он лежит спиной на голой земле. Его окружают члены квинкурии. Пять пар соединенных рук, голая кожа к голой коже. Если бы не разница в размере и цвете этих рук, трудно было бы поверить, что пять членов квинкурии были – по крайней мере когда-то – отдельными личностями. В мантиях и вуалях их возраст и пол не поддавался определению, а сетчатые маски делали их похожими на мух.