Ивар Рави - Мишааль

Крови мне не было видно, но, что она была, я не сомневался, внутри чувствовалась боль, которая бывает, когда рвешь кожу на руке, саднящая нудная боль.

Минут через десять дверь снова открылась: двое насильников освободили мне руки, которые безвольно упали. Убрав остатки веревок, они надели полицейские наручники. Ногу также освободили, после чего молодой парень принес ведро с водой и кинул несколько тряпок из хлопка. Не говоря мне слова, они ушли, забрав остатки веревок и закрыв дверь за собой.

Я тупо посидел на топчане, растирая руки и ноги. Прихрамывая, дошел в темноте до тряпок и ведра с водой. Снова вспомнилась Алла, которая долго, почти час, терла свое тело, зайдя в реку по пояс. У меня же было всего одно ведро с водой. Первые чистые тряпки я окунал в ведро, начиная вытирать себя с лица. С левой стороны челюсти была большая отечность, вызывающая боль при прикосновении. Губы в крови, рот полон высохшей крови. Я прополоскал рот, набирая воду в ладошки, но мерзкий тухлый чужой запах исчез не полностью. Промыл нос, осторожно помыл лицо. Грудь, живот, промежность — все было в сперме, мерзкой, полузасохшей, скользкой, как сопли. Дойдя до промежности, я застонал: каждое прикосновение отдавалось болью. Засохшая корочка крови спускалась между ягодицами, сами половые губы опухли, Анджелина Джоли позавидует.

— Убью, — простонал я, стараясь аккуратно помыть женское хозяйство. Тело сейчас принадлежало мне, сколько бы я ни пыжился, другого у меня нет. Вода в ведре подошла к концу, до чистоты было далеко, но относительно неплохо я смог почиститься.

С трудом переставляя ноги — мешала боль внизу живота — я нашел свою спортивную форму и белье, мокрое и замызганное непонятно чем. Последними капельками воды смочил трусики и лифчик, я отжал их, насколько мог, и оделся. Лифчик одеть не удалось из-за наручников. Подумав, я отложил его на топчан. Прикосновение ткани трусиков вызывало раздражение, пришлось немного оттянуть резинку вниз. Костюм оказался мокрый и, скорее всего, грязный, надеть его не было шанса, просто накинул на плечи. Бриджи смог натянуть без проблем и осторожно попытался лечь на топчан. На спине лежать оказалось невыносимо, болел копчик и лопатки, бывшие в длительном трении с деревянной поверхностью. Лег на левый бок, лицом к двери, попытался заснуть: сквозь полудрему виделись оскаленные лица насильников, слышалось их тяжелое дыхание.

У меня не было мыслей о суициде, я по-прежнему относился к женскому телу как к временному. Да, это неприятно и больно, и крайне унизительно, но Земля не перестала вращаться. Мной овладели, привязав и обездвижив, при неравенстве сил. Так можно изнасиловать кого угодно, хоть Шварценеггера, эта сторона дела меня не угнетала. Любой, самый здоровый и брутальный мужик, будучи связанным, был бы так же подвергнут насилию, без шанса на сопротивление. Меня угнетало другое: Алла, которая тогда лежала под Павликом и Виталием и беззвучно плакала, а мы все считали, что она просто ломалась. Насиловали ее привычный мир, в котором она жила, и плакала она не по своей девственности, а по миру, который ее предал.

Я не заметил, как уснул, и проснулся лишь от звука открываемой двери: в дверном проеме стола девушка-подросток. Ее ноздри вдыхали непривычный для нее запах крови, пота. Мужских и женских выделений. По ее расширившимся глазам было ясно, что произошедшее здесь она поняла. На подносе лежала лепешка и стоял кувшинчик с молоком, довольствие мне резко снизили. На таком рационе я умру от голода скорей, чем мои насильники успеют насытиться мною. Девушка поставила поднос на край топчана и отступила на несколько шагов.

— Принеси мне воды попить и, если можно воды, чтобы искупаться, — попросил ее.

Она кивнула, закрыла за собой дверь и шаги ее растворились. Отсутствовала арабка примерно полчаса и вернулась в сопровождении женщины: кроме бутылки с водой и ведра, что я просил, женщина дала мне мазь очень густой концентрации, завернутую в вощенную бумагу.

— Мажь везде, где болит, где есть раны. Это волшебное средство.

Жестами она указала мне на лицо и показала в область ниже пупка. Я понял, что женщина хотела мне сказать, и вежливо поблагодарил:

— Спасибо большое, мать!

Лицо женщины просияло при слове «мать», даже морщины немного разгладились. Закрепляя достигнутый успех, я попросил:

— Можно мне немного еды, умираю с голоду.

— Лайла принесет.

Женщина хотела еще что-то добавить, но грубый окрик со двора ее вспугнул, она схватила пустой поднос и кувшинчик из-под молока и вместе с девочкой быстро покинула мою темницу. Новый охранник, его вчера не было, придирчиво осмотрел мою каморку и закрыл дверь. Слышен был оправдывающийся голос женщины, говоривший, что ко мне несколько дней нельзя подпускать мужчин, и злой голос охранника, велевший ей закрыть свой рот. Голоса стихли, я остался в тишине на полчаса, пока дверь снова не открылась и девчонка Лайла, так ее звали, не передала мне небольшой сверток из ткани. Внутри был кусок конской колбасы, немного фиников и лепешки, которые мной были съедены безотлагательно.

Обед и ужин снова состояли из молока и лепешки, к которым, видно, добрая женщина добавила горсть фиников. Дважды мне пришлось справлять малую нужду: проигнорировав деревянную бадью, стоявшую в углу, я сделал это над сливом в полу, смывая остатки и запах мочи пригоршней воды из ведра. А как быть, если приспичит по-серьезному? Мое эго отказывалось делать это в бадье и дышать потом этим все время. Оставалось только надеяться, что меня выведут в нормальный туалет, если я попрошу.

Мои надежды на спокойную ночь не оправдались. Как только ночь вступила в свои права, вчерашняя история повторилась. Только в этот раз их было трое, и бить меня не били, потому что вчера я убедился, что сопротивление бесполезно. Меня снова привязали к крюкам, и снова трое довольных мужчин бесплатно получали от меня удовольствие, потворствуя своим инстинктам. На ум пришел анекдот-инструкция для женщин-полицейских в Англии: «Если на вас напал насильник, сделайте предупредительный выстрел в воздух. Если это не поможет, расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие».

Единственным послаблением было то, что мне разрешили сходить в туалет во дворе, испугавшись моей угрозы испортить им веселье в самый неподходящий момент. В этот раз я догадался подложить под копчик спортивную кофту, и сам процесс насилия был не столь болезненным, хотя промежность отзывалась на такое мнение протестующими гневными возгласами.

Один из насильников, подойдя к моему изголовью, демонстративно вытащил свой орган и жестом спросил: «Минет возможен?» Я весело осклабился, демонстрируя ровные крепкие зубы, и вытащенный орган моментально скрылся в глубине шароваров.