Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками [litres с оптимизированной обложкой]

Он обернулся, зябко потер ладони:

– Страх ничего не формирует, Саша. Он разрушает. Я много лет жил в страхе… боялся потерять… некоторых людей, и чем больше боялся – тем вернее терял. И вот у меня остался один Ярослав… и вы.

Тикали часы, но не зловеще, как метроном, а размеренно и мирно, как похрапывает старая собака. Дом смотрел на Сашку – он помнил больше, чем хозяин, он помнил, как провалилась здесь крыша и вырывался огонь из слухового окошка.

– Когда я сидел здесь без света, – быстро, даже торопливо заговорил Антон Павлович, – я все думал… о многом. Ведь ниточка же, тонкая нитка, случайность. Я в ту ночь проснулся и успел затушить огонь, а если бы нет? Ярослав приехал бы на пепелище… А потом появились вы, Саша, такая странная… бесцеремонная девушка, вы сказали, что будете здесь жить. И я поверил, что больше не буду один. Никогда…

Он перевел дыхание, будто что-то застряло у него в горле и мешало говорить:

– Понимаете, Саша… Иногда конец света – это слово… или пара слов. Но если слова не прозвучат – всё вообще бессмысленно. Пожалуйста… Дождитесь Ярослава. Поговорите с ним!

Вся работа сегодняшней ночи, призванная отточить в ней волю Глагола, пошла прахом к моменту, когда она закрыла за собой калитку. Антон Павлович, может быть, обиделся – так поспешно и суетливо Сашка его покинула.

Ярослава невозможно дождаться – он не вернется никогда. Тот, что вернется, будет другим – совершившим иной выбор, предпочетшим другие поступки. Свой долг по отношению к старому дому Сашка выполнила, когда вернула ключи Антону Павловичу, а долга перед Ярославом у нее больше нет…

Она добралась до общежития на закате, когда солнце пробилось сквозь облака, и весь снег, сколько его собралось на крышах, карнизах, ветках, припаркованных и брошенных машинах, – весь этот снег сделался розовым, с янтарным оттенком, и Сашка невольно замедлила шаг. Мир, видимый человеком в доступном ему спектре, красив до совершенства; Сашка сняла варежки и погрузила ладони в снег, и начала читать снег, будто учебник Физрука.

Ее почти сразу замутило – снег помнил полет над Торпой, вой ветра и грохот сорванных крыш. До чего злопамятны эти осадки.

Она опомнилась – учебник ждал ее, и дело следовало довести до конца. Бегом, через переулок она метнулась к зданию новой общаги, пробежала, не глядя, мимо работающего экрана, мимо телефонной будки, мимо входа в коридор первого этажа – к лестнице, к цели…

И, только поднявшись на пару ступенек, поняла, что тишина на первом этаже общаги отличается от обычной. Примерно как тишина на кладбище отличается от тишины в детской спальне.

Никогда прежде общее помещение на первом этаже не было таким людным. Третьекурсники, новые обитатели общаги, и четверокурсники, группы «А» и «Б», занимали все стулья у барной стойки и за столами, а кому не хватило стульев – сидели на полу и на подоконниках. У всех были одинаковые, неподвижные, плоские лица. Фарит Коженников прохаживался от стены к стене, сложив на груди руки. На нем были непроницаемо-черные очки с легким зеркальным эффектом, и оттого казалось, что на месте глаз у него два миниатюрных экрана.

– Вот и Самохина, – сказал он при виде Сашки. – К шапочному, как говорится, разбору… Я только что закончил информировать студентов о кадровых изменениях на кафедре специальности.

Все теперь смотрели на нее. И опять, как в самый первый раз, ей показалось, что под этими взглядами она превращается в толпу полупрозрачных теней, отражений в чужих глазах. Костя смотрел с ужасом, Лиза – с недобрым вопросом. Егор сидел на краю подоконника, спиной к угасающему закату, и единственный глядел в пол.

– А к вам, Самохина, у меня разговор отдельный, – Фарит кивнул ей совершенно официально. – Следуйте за мной.

Взгляды тянулись за ней, как резиновые жгуты, пока она шла прочь по коридору первого этажа. Обрывались один за другим. Костя смотрел дольше всех.

– Раскисла? – негромко спросил Фарит.

– Нет, – выдавила Сашка с ненавистью.

И подумала против своей воли, что вот этот, идущий рядом, может вернуть реальность к моменту, где Ярослав не женат и никого не обманывает, а Стерх по-прежнему сидит в своем кабинете, облокотившись о стол, положив острый подбородок на сплетенные пальцы. Мысль была, как стакан воды в пустыне – воды, которую перед умирающим от жажды выливают на песок.

– Раскисла, – констатировал Фарит с легким сожалением. – Давай поднимемся к тебе.

– У меня, – сказала Сашка, – сегодня не приемный день.

– Самохина, – он покачал головой, не то осуждая, не то удивляясь. – А я ведь принес тебе подарок…

Он остановился в холле среди фикусов, под плазменной панелью.

– Ты видела статистику жертв в Торпе?

– Да, – сказала Сашка и приложила к глазам мокрую, прохладную варежку.

– То есть ты мне врешь, – сказал он укоризненно. – Не стыдно?

Она пожала плечами.

– Трое погибли, – сказал он небрежно. – Таксист, старик-инфарктник и женщина, на которую упала ледяная глыба… Это очень мало, учитывая масштаб разрушений.

Сашка молчала, ничего не видя, уткнувшись во влажную шерстяную ткань.

– Удачно сложились вероятности, – продолжал он еще небрежнее. – Многим очень повезло этой ночью. Тебе, например, повезло…

– Ты не можешь ничего со мной сделать, – сказала Сашка и прямо посмотрела на него. – Потому что свобода – неотчуждаемое свойство Пароля, и если я выберу не существовать, ты меня не остановишь.

– Этого ли хотел бы Николай Валерьевич? – спросил он вкрадчиво. – Для чего он тебя учил, как ты думаешь – чтобы ты наплевала на все его уроки?

Сашка хотела и не могла оторвать взгляда от своих отражений в его очках.

В ее комнате, конечно, все валялось как попало, только белая доска над столом содержалась в полной чистоте – вытертая, вычищенная зубной пастой. Сашка остановилась у окна и прижалась лбом к холодному стеклу. Ботинки оплывали, как свечи, каплями растаявшего снега. Варежки нагрелись, будто компресс.

– Я всегда честно с тобой поступаю, – Фарит за ее спиной сел к столу, скрипнуло офисное кресло. – Ты заметила?

Сашка молчала.

– Честно или нечестно? – в оконном стекле Сашка видела его отражение. В очках отражалась – дважды – она сама, темный силуэт у окна, затылком к Фариту.

– Да, – выдавила Сашка, когда поняла, что собеседник настойчиво ждет ответа.

– Я забочусь о тебе, – сказал он веско. – Я знаю, что тебе некомфортно иметь на совести гору трупов. Пришлось на одну ночь стать доброй феей, раз уж ты дебютировала как демон-разрушитель.

– Трое – это мало?! – она обернулась так резко, что чуть не разбила локтем оконное стекло.

– Достаточно, – он снял очки. – Для тебя. Считай, что ты вернула должок за двойку на зачете. И цени мою снисходительность: их могло быть и тридцать, и триста.