Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

– Это место хуже высокогорной степи, – сказала Кишава, пнув ногой камень. – Если плохо ориентируешься, мигом заплутаешь и умрешь от жажды.

– Значит, хорошо, что у нас есть ты.

Я наблюдал, как остальные расчесывают лошадей, пытаясь найти хоть клочок тени среди нагромождения валунов и крохотной рощицы низких клочковатых деревьев.

– Не так-то это просто, – фыркнула Кишава. – Я не знакома с этими землями, а ветра здесь другие. Здесь нет богини луны, а днем от звезд нет толку.

Я поискал на ее изможденном лице признание, которого опасался.

– Но мы ведь идем в нужном направлении?

– Примерно. Пока что. Но чем дальше на юг, тем труднее будет путь.

Орун и Йитти занялись лошадьми, Орун проверял копыта, а Йитти – бабки. Они выполняли и другие обязанности, но для кочевого гурта нет ничего важнее, чем копыта и бабки.

– Нужно двигаться дальше, – сказала Кишава, наблюдая за работой других участников Ладони.

Когда всадников всего сотня, работа много времени не занимает, но все раскраснелись, а лошади вспотели.

– Несколько минут роли не сыграют, – ответил я. – Столица никуда не денется.

Кишава подняла кулаки в приветствии.

– Как скажешь, капитан.

Я остался рядом с Дзиньзо и продолжал наблюдать. Капитан Таллус говорил, что это самый важный навык капитана. «Пусть Ладонь держит все под контролем. А ты просто присматривай за тем, чтобы все было под контролем». Эта мудрость должна была предотвратить недовольство и мятежи. И я просто наблюдал за Эской, пока он не вытащил меч.

– Пока все в порядке, насколько это возможно, – с бесстрастным лицом доложил Йитти, хотя в глазах с набрякшими веками по-прежнему читался молчаливый вызов. – Но нам нужна вода.

– Кишава считает, что мы уже недалеко, – ответил я. – Как только все переведут дыхание, поспешим дальше.

Йитти посмотрел на небо, прикрыв глаза от немилосердного солнца. Потом снова взглянул на меня и сказал:

– Хорошо.

И ушел без положенного приветствия. Стоит ли ждать от него неприятностей? Трудно сказать. Йитти всегда был резок и не слишком почтителен.

Мы поехали дальше, Кишава впереди, не отрывая глаз от горизонта, на котором бесконечным морем раскинулись камни. Наверное, мы протянем еще денек, пока не станет совсем худо. Лошади падут первыми или просто откажутся идти дальше. Потом рассыплется и гурт. Кое-кто останется со своими лошадьми, потому что лошади у нас в крови, а другие побредут через пустошь пешком. Много лет назад один гурт пытался пересечь в сухой сезон горную степь. Потом нашли только кости, лошадей и людей рядышком – там, где они упали. Даже дети.

Трудно избавиться от таких мыслей, когда скачешь под палящим солнцем, а за спиной те, за кого несешь ответственность.

Когда начал сжимать свою хватку вечер, местность изменилась. Камни и осыпи уступили место приземистому кустарнику, а затем и траве, доходящей до ног всадников. И тогда в нас возродилась надежда, придав скорости, пока на горизонте не появилось поселение, по мере приближения стали видны дома.

В левантийской степи нет городов, нет мест, где теснятся вместе камень, кирпич и стекло. У нас есть места для собраний и сады, храмы и базары, где можно переждать, пока ожеребится лошадь, поспать или помолиться, но мы там не живем. Прежде чем испортились наши отношения с городами-государствами, их купцы рассказывали о величественных зданиях и людях в изысканных одеждах, о портах и аллеях, о рыночных площадях такого размера, что и за полчаса не пересечешь на своих двоих. Я ожидал, что Столица будет именно такой, но, хотя она была больше всех городов, которые я когда-либо видел, она оказалась меньше, чем я представлял. Никаких огромных стен и надвратных башен, как описывали купцы, ни флагов, ни статуй, ни площадей, всего-навсего нагромождение домов – вроде животных, столпившихся у колодца на водопое. А вдалеке на горизонте маячила туманной дымкой Лента.

В леске перед городом нашелся одинокий колодец, земля вокруг него была утоптана множеством ног. При виде него усталость сменилась облегчением, и даже самые утомленные Клинки начали смеяться и шутить, когда разбили лагерь, и шутливо боролись за каждое ведро воды, извлеченное из глубин.

– Так, а теперь послушайте! – выкрикнул я, стоя в центре суматохи. – У нас есть вода, а теперь нам нужна еда и припасы. Здесь не на кого охотиться, так что я поеду в город. Чем больше мы продадим, тем больше денег получим, а за деньги я привезу много еды. Так что соберите все ценное, что можно продать этим людям, и сложите в мешок.

Я протянул мешок под ворчливый гул голосов.

– Знаю, знаю! – прокричал я, чтобы все слышали. – Я знаю, что это не наш образ жизни, но мы левантийцы. Что бы ни уготовала нам степь, мы это принимаем, что бы ни уготовало нам это про́клятое место, мы выдержим это, выдержим и сотню таких испытаний, потому что мы Клинки и мы из рода Торин. – Наконец-то раздались одобрительные выкрики, и я оседлал эту волну. – Так что тащите ваши безделушки и монеты, и сегодня вечером устроим пир.

Я вынул из седельной сумки бронзовую фигурку и бросил ее в мешок вместе с горстью корунских монет и ожерельем из ракушек, принадлежавшим моей матери, в надежде что остальные оценят такую жертву и тоже внесут свою долю. Так и вышло, каждый выступил вперед со своими маленькими сокровищами. В обмен они получили мое благословение и обещание, что мы пройдем через все это, переживем этот цикл, что бы он для нас ни припас, и вернемся, став сильнее, лучше и свирепее, чтобы сражаться за наш народ. Ожерелья, булавки, жемчуг, резные фигурки из кости, а Теппат даже бросил в мешок жетон из резного черного дерева, которым его дед голосовал на собраниях, когда был гуртовщиком.

– Необязательно его отдавать, – сказал я, когда Теппат помедлил посреди шума и болтовни разворачивающегося лагеря.

– Это верно, – согласился юноша, почесывая клеймо на затылке. – Но мне он здесь не нужен, да и дома, вероятно, не пригодится, если все так пойдет и дальше. Он красивый, и за него можно купить хорошего мяса.

– Хорошо, Теппат. Капитан благодарит тебя.

Он отсалютовал мне.

– Капитан.

Когда с этим было покончено, я нагрузил на Дзиньзо два мешка барахла и три мешка с головами.

– Через час уже стемнеет, – сказал Джута, присев на корточки, как длинноногий ибис.

– Я почти готов, – ответил я. – Если повезет, успею вернуться до темноты. И даже если зайдет солнце, не найдешь вторую такую лошадь, которая ступает так же уверенно, как Дзиньзо. – Я похлопал его по крупу. Мой мерин был отличным скакуном, но недостаточно хорош для разведения, а когда меня заклеймили, стал моим илонга, то есть первой лошадью, и хотя ни один левантиец не задержал бы на нем взгляд, в моем сердце никто не мог с ним сравниться.