Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

Мы не держим больного скота. Не держим слабых лошадей. Или покалеченных сородичей. В степях выживают только сильные.

– Амун, – в ужасе выдохнул я. Возможно, он был бы рад смерти от моей руки, зная, что я отправлю его душу к богам, но чилтейцы этого не сделают. – Ты знал.

– Знал, конечно, я знал, поэтому так старался уговорить капитанов. И если бы я не скрыл от тебя правду, то и ты, и твои Клинки были бы уже мертвы. Я не мог этого допустить. Не мог снова тебя потерять.

Я смотрел на него, на этого отчаявшегося человека.

– Ты позволил перебить твоих людей, и тебе все равно?

Гидеон сжал кулак, будто собирался ударить, но лишь потряс им у меня перед лицом.

– Мне не все равно. Настолько, чтобы рискнуть всем. Отдать все. За тебя. За вас всех. Глупо было с моей стороны ожидать, что ты сможешь выйти за рамки законов, которые вколотил тебе в голову заклинатель Джиннит. – Он выдохнул и обмяк, провел рукой по лицу и медленно огляделся, оценивая разрушения, которые мы так быстро учинили. Темноту ночи освещало лишь пламя пожаров, тишину нарушали лишь крики и болтовня солдат, тащивших все ценное, что смогли найти. – Ты пришел слишком поздно. Тебя не было, когда я так в тебе нуждался, а теперь ты…

Гидеон смотрел в сторону, и, невзирая на свой гнев, я цеплялся за слова, которые он не сказал. Я хотел их услышать, хотел понять, хотел быть тем братом, который так ему нужен, но это не тот Гидеон, которого я знал, не тот, которого помнил.

Повернувшись, он схватил меня так крепко, что я едва дышал. Все, от его хватки до шепота, таило угрозу.

– Не смей никому рассказывать, Рах. Никому. Ты знаешь меня, доверяешь мне, а они – нет.

Я смотрел на него, сердце разрывалось от горя, которое я вряд ли мог бы выразить, горя от потери человека, стоявшего сейчас передо мной.

Я ничего не ответил, и он тряхнул меня.

– Обещай мне, Рах. Они не должны узнать.

Я молча покачал головой.

– Я не хочу в этом участвовать.

Гидеон шагнул назад, уронив руки, и его поглотила темнота.

– Слишком поздно, – сказал он. – Теперь уже нет возврата. Если откажешься сражаться – умрешь, и все твои Клинки вместе с тобой.

Окинув меня взглядом в последний раз, он ушел. Пламя плясало на его коротких волосах и потекших чернилах клейма Торинов.

Я хотел окликнуть его, закричать, встряхнуть, сказать, что это безумие и я хочу домой, но крепко сжал губы и не произнес ни слова.

Не из-за себя. Из-за тех, кто последовал за мной в изгнание. Кто доверился мне.

«А сейчас я знаю, что нет смысла биться за честь, за наши законы и наш дух, если ценой станут одни лишь страдания, – преследовали меня слова Кишавы. – Теперь я жалею, что Эска не забрал нас домой».

Кассандра

Позади меня с тяжелым ударом захлопнулись ворота замка. Я не оглянулась, и все же они нависали над моей головой, огромные и зловещие, с тем же взглядом злобной матроны, между ног которой я только что вышла. Я ждала удара стрелы, ждала боли, пока жизнь будет утекать через дыру в затылке, но этого не случилось. Только звук моих шагов по дороге и золотые пальцы света, тянущиеся из надвратной башни, угасая во тьме.

Она не говорила. Не сказала ни слова по пути из замка, пока гвардейцы вели нас через город. И теперь, когда мы остались одни на дороге, Она хранила молчание.

– Ну, – негромко заговорила я, когда мои сапоги зашаркали по темной дороге. – Пора отсюда свалить. Можем повернуть на север, в Парвум, пересечем реку и…

«В Парвум мы не идем».

– …и выберемся из Чилтея, пока все это дерьмо…

«Нет, в Парвум мы не идем».

Я не остановилась, но говорить прекратила. В ее голосе появились нотки, которых не было раньше. Ни единой мольбы, ни жалобы, ни нытья, только резкие, отрывистые приказы. Это не радовало.

«Ты же знаешь, я слышу все твои мысли, – сказала Она . – Мы найдем чилтейскую армию, получим аудиенцию у иеромонаха, убьем его и вернемся за головой».

– Ты решила убить иеромонаха Чилтея? Это после всех твоих жалоб на то, что я собиралась убить его сына? Да пошла ты. Я иду в Парвум.

Я все шла на север по дороге, на которую мы вышли с Лео только сегодня утром. На ночном небе не было ни облачка, но половинка луны давала совсем мало света, и у леса мне придется остановиться на ночь либо рискнуть, бредя в темноте чащи.

– Надо было попросить коня. И фонарь. И немного еды.

За спиной угас свет последнего факела, город Кой канул в небытие позади. Впереди продолжалась во тьме дорога.

– Может, в Парвуме мне удастся раздобыть немного Пойла. Проклятье, мне нужна хоть капля.

«Мы идем искать лагерь армии».

Я все шла и шла. Где-то рядом ко мне взывало мертвое тело. Покойники снова завели свою песнь еще в городе. Я пыталась, как в детстве, закрывать от них уши, хотя знала, что не получится. Не ушами я слышала эти песни.

Я нашла местечко в мшистой лощине и, свернувшись клубком, проспала до рассвета, а на следующий день продолжила путь на север, не выпуская дороги из виду, но держась в стороне. Она молчала, и меня это устраивало, не хотелось упоминать ни о нашей цели, ни о планах, постепенно выстраивавшихся в моей голове. Я уже становлюсь старовата, чтобы изображать шлюху, но можно было бы открыть свой бордель в оживленном порту на море Глаза и нанять молоденьких девушек, чтобы привлечь клиентов. Заключать контракты на удачу или неудачу торговцев, а не на будущее всей страны. Эти ставки могли оказаться забавными.

«И губить людей, как приверженцы Святых Триархов погубили тетю Элору? – заговорила Она вечером второго дня, поскольку не могла допустить ничего забавного. – Уверена, кому-то это тоже казалось забавным».

После этого тетя сидела в доме моего отца, сломленная, но еще живая, одинокая, но отказывающаяся умирать, словно памятник гордости перед лицом огромной потери.

– Хорошо, тогда я пойду работать в какую-нибудь лавку. Все лучше, чем участвовать во всей этой политической грязи.

В тот вечер я насобирала кучу дров для костра и была уверена, что ушла достаточно далеко от всех, кто мог бы его увидеть и тем более заинтересоваться. Я была голодна и устала, хотелось свернуться клубком, набить брюхо горелым мясом и смотреть на огонь. Я лежала и мечтала о мягкой постели, но внезапно ощутила, что земля подо мной содрогается от топота копыт. Звуки были сначала тихие, как от прыгающей лисы, но ритмичные, становились громче и приближались.

– Проклятье.

Усилием воли я заставила свое усталое тело подняться и укрылась в тени деревьев, в стороне от костра, который их, должно быть, и приманил. Оказавшись там, куда не добирался свет костра, я скрючилась под нависшими со всех сторон ветками, тяжело дыша в темноте. Огни факелов приближались и мелькали, как светлячки. В свет костра вошел человек – не кисианец, как я ожидала, а человек в серой одежде, что было гораздо хуже.