Валерий Большаков - Новый путь [litres]

Старые дома в два-три этажа жались друг к другу, словно пытаясь согреться, а за темными недрами подворотен засвечивалась тайная жизнь одесской закулисы – «безразмерные» панталоны на бельевых веревках, подпертых шестом; ряды и шеренги ржавых почтовых ящиков под аркой; выступавшие над двориком балкончики и галерейки, до которых взбирались ступеньки наружных лестниц.

– Где-то здесь должен быть… – слабо бормотал я, вертя головой. Мне до надсадной дрожи хотелось высмотреть хоть какую-то, пусть даже завалящую примету, и я таки углядел ее!

– А что ты ищешь? – слюбопытничала Инна, играя кончиком косы.

– Кажется, нашел! – выдохнул я, сгоняя улыбку. – Посидите здесь, ладно?

– Ладно, ладно! – закивала Маша за всех граций разом.

Подхватив кожаную папочку, я выскочил из «ижика» и заторопился, едва сдерживаясь, чтобы не припустить бегом – у очередной живописной подворотни, похожей на пещеру в кирпичной кладке, ловил капли микроавтобус «Старт» со скромной надписью по синему борту: «Киносъемочная».

Сдерживая волнение, я нырнул под сырые своды, бочком вильнув между створок узорных ворот, откованных невесть когда. Маленький квадратный двор замыкался двумя этажами малогабаритных квартирок, крытых галёрок и трапов с исшарканными ступенями. В углу, под раскидистой шелковицей, мок «Запорожец», вызывая жалость, а под клеенчатым навесом восседал растрепанный Гайдай, с пегим вихором на непокрытой голове. Прославленного комедиографа тоже было жалко.

Сунув ноги под длинный стол, забытый после свадьбы, Леонид Иович ежился в мешковатой меховой куртке, перебирая пухлую пачку бумаг. Большие очки в черной оправе будто умаляли худое, скуластое лицо, хранившее угрюмость и непокой.

Мельком узнав кудряша Русю, гревшего руки у огромного медного самовара с набитыми медалями, я храбро шагнул к режиссеру.

– Здравствуйте, Леонид Иович, – начал с ходу, бесцеремонно приседая рядом и раскрывая папку. – Взгляните, пожалуйста. Тут я собрал всякие смешные моменты для ваших комедий. Как говорят американцы – гэги.

Наведя на меня свои очки, Гайдай поджал губы. На мгновенье ситуация зависла в неустойчивом равновесии, мне даже показалось, что режиссер ответит резкостью и разговор заглохнет. Но вот нервно шевельнулась мосластая рука и раскрыла папку.

Я отмер и задышал.

Брюзгливое лицо смехотворца неожиданно дрогнуло, и мягкая, ребяческая улыбка осветила впалые щеки, смазав морщины и скидывая десяток лет.

– «Он прогоняет петуха, а тот снес два яйца. Герой переворачивает их – на яйцах жирные отпечатки «Знака качества»… – со вкусом зачитал Гайдай. – Неплохо, очень даже… Ага… «Пытается открыть банку консервов без ножа. Никак. Плющит глыбой камня – жестяной блин». Та-ак… «Переодетый в женское платье напоминает противную тетку. Порывом ветра сдувает парик с кудряшками. Герой бросается его ловить, парик попадает под колеса проезжающей машины. Он все равно напяливает кудрявый турнюр, хотя тот смешно, пружинисто топорщится с одной стороны»…

Прочитав пару-тройку страниц, набранных мной по памяти о кинопросмотрах в будущем, Леонид Иович, похоже, излечился от «синдрома опустошенности».

Расширенными глазами, увеличенными силою стекол, прицельно глянул на меня.

– Молодой человек… – завел он. – Моменты тут отличные, я уже вижу картинки в кадре! Мнэ-э… Сколько вы хотите?

Я улыбнулся получистей.

– Папка ваша, Леонид Иович. Дарю, как Дед Мороз! У меня к вам только ма-аленькая просьбочка… – Достав из кармашка папки фотографии Инны, какие только смог найти или выпросить, разложил их на столе в рядок. – Пожалуйста, посмотрите эту девушку. Попробуйте, послушайте, оцените. Она весьма артистична и грезит съемками, но решать вам. Инна в любом случае будет рада, что хоть прикоснулась к миру кино.

– Инна? – переспросил Гайдай, любуясь заливисто хохочущей Хорошисткой на снимке с «картошки». – Ее зовут Инна?

– Инна Дворская.

– А вас как величать, Дед Мороз?

– Миша. Миша Гарин.

– В Минкульте задули новые веяния, Миша… – Режиссер отложил фото, задумчиво барабаня себя по губам длинными, нервными пальцами. – И те самые деятели, что раньше опускали передо мной шлагбаум, теперь хором уговаривают снять продолжение «Кавказской пленницы»…

– Леонид Иович, – сказал я с чувством, – все кинозрители Союза будут вам рукоплескать. Стоя!

Гайдай фыркнул и резко рассмеялся, поправляя сползавшие очки.

– Представьте, Миша, такую картину, – жарко заговорил он, помогая себе руками. – Вся гоп-компания – Трус, Балбес, Бывалый, Джабраил и Саахов – попадают в исправительно-трудовую колонию. Товарищ Саахов готов на все ради УДО – руководит лагерной самодеятельностью, выбивается в директора клуба и даже играет женские роли! И – на свободу с чистой совестью, освобождается досрочно. Возвращается в родные места и обнаруживает, что его пост в райкомхозе заняла… Нина! Начинается противостояние, а в это время кунаки с Джабраилом совершают побег. Вся четверка прячется в горах, прикидываясь йети! – Он захихикал, словно радуясь возвращенной полноте бытия. – Ну, Яша с Морисом еще не дописали сценарий… Я им передам ваш подарочек! А Инна… Инна… – Глаза Гайдая блестели, губы то и дело складывались в улыбку. – Нину, само собой, сыграет Наташа Варлей, а Инну можно попробовать на втором плане, в роли секретарши и подруги Нины. Получится стилево! А где она, эта ваша Инна?

Я повернулся, чтобы встать и сбегать за Хорошисткой, когда увидал девчонок, таращивших глаза под аркой подворотни.

– Сама пришла. Инна!

Девушка несмело приблизилась, переводя круглые глаза с меня на Гайдая и обратно.

– З‑здрасте… – прошептала она, глядя с ужасом и восторгом на «живого» киношника.

– Так-так-так… – затянул Леонид Иович, вставая и вытягиваясь во весь свой верзилистый рост. – Здравствуй, Инночка. Та-ак… Ну-ка… Идешь отсюда – сюда, тут повернулась, посмотрела, тут испугалась. Начали!

Хорошистка замерла на долгую секунду, взглянула на меня – и сделала шаг. Скованность покинула ее моментом, девушка продефилировала «отсюда – сюда» с натренированным изяществом супермодели. Поворот прекрасной головки, недоуменный взгляд, узнавание, тень страха падает на тугие щечки…

– Молодчинка! – мурлыкнул Гайдай. – Та-ак… Сергей! Проба!

Главный оператор подбежал грузной трусцой, прижимая к груди камеру.

– Женя, реквизит!

– Леонид Иович, – робко подал голос художник, – моросит ведь…

– Пустое! – отмахнулся режиссер. Мимоходом пожав мне руку, он рассеянно проговорил: – Спасибо, Миша, до вечера. Женя, долго еще там?

Оборачиваясь, я вклинился между близняшек и, не думая, обнял обеих за плечи. Сестрички Шевелёвы не воспротивились, завороженные кинодейством.