Алексей Цаплин - Крылья войны [litres]

Почему на своих будущих однополчан смотрю как со стороны, я ведь стал почти таким же, как они. Почему в душе живет странная каменная уверенность, что со мной ничего не случится? Даже и не знаю, что сказать. Вот думаю, что если и собьют, то просто выпаду из этой реальности. И может, смогу вернуться к себе.

К себе…

Сколько я здесь? Не успел оглянуться, а уже почти пять месяцев прошло.

Письма иногда посылаю. «Родителям» и «брату». Как будто пишу своим. Как тогда, когда сам был в армии. А девчонкам (Лизочке и Машеньке) я писал только эсэмэски, когда они без меня отдыхали на Юге…

На столе в учебном классе стоят только кружки. «На закусить» никто даже хлеба не догадался взять. Эх, молодежь!

– Ну как, всем хватило? Разбирайте.

– Тихо, не шумите, еще есть.

– Кому не досталось?

– Мне давай!

– И нас забыли!

– Ну что? Готовы?

– Давай говори!

– Ну, чего я-то?

– Ты, наверное, будешь командиром или заместителем первой эскадрильи, вот тебе и карты в руки.

– Вон Андрей, он тоже лейтенант.

– А я после тебя по алфавиту.

– Ну ладно.

Белоголовцев встал и окинул взглядом нашу компанию. Кабинет учебного корпуса освещала только самодельная светилка из гильзы от ШВАК, поэтому лица ребят, сидящих дальше от стола, тонули в темноте.

– Ну что, товарищи, вот мы и закончили наше обучение. Впереди нас ждет фронт. Там и покажем, как хорошо или как плохо мы усвоили уроки. Где будем воевать, знает пока только Храмов. Ну что же… Давайте выпьем за то, чтобы после Победы вот так же собрались где-нибудь и выпили за нас, за наш будущий полк и за наши боевые дела. Выпьем за то, чтобы не было стыдно смотреть людям в глаза, за то, чтобы вычистили эту погань с нашей земли. За Победу, братцы!

– За Победу!

Грохнули сдвинутые кружки.

Мы выпили еще за погоду на маршруте, за то, чтобы количество взлетов равнялось количеству посадок. А потом все – топливо кончилось, надо было закругляться. Ну а что вы хотели? Мы и так нарушили все, что можно нарушать, принеся спиртное в расположение, не говоря уже о злостном злоупотреблении. Так что теперь ребята изо всех сил начали портить воздух табачищем. Впрочем, не стоит пенять – у самого ручки дернулись к коробке, когда парни выложили папиросы на стол. Но слово есть слово. В конце концов: давал его себе, – вот и перед самим собой и надо «держать марку».

Кто принес гитару, я не видел. А также не знал того сержанта, который заиграл, и его напарника, который начал негромко, но душевно напевать:

А потом было несколько песен, которые я смутно помнил, но тоже со всеми пытался подтягивать.

– А «Черного ворона» сможешь?

– Да она же белоказачья!

– Сам ты!.. Ее даже Чапаев в кино пел!

– Давай! Подхватывайте, хлопцы!

Потом еще пели про сотню юных бойцов и про то, как уходили комсомольцы на Гражданскую войну.

Потом уже из озорства спели:

– Ребята, а вот эту песню знаете?

Оказалось, еще некоторые знали и поддержали мои скромные музыкальные потуги.

Кончается март. Апрель должен «дать небо», а то из-за низкой облачности половину программы пришлось заменить на «шагистику» и конспектирование «наставления по ремонту и эксплуатации». Я-то себя считал криворуким, а в общей куче оказался даже ближе к хорошим пилотам. Может, сказался автомобильный опыт и навыки компьютерного летчика. А возможно, знания и навыки прежнего Алексея Журавлева…

Подготовку «учебка» дала на уровне ниже среднего. У меня получилось в районе четырех часов на «Ил‑2» и трех часов на «У‑2», у Андрея и того меньше. Сержантикам дали полетать побольше, у них получалось в среднем по 10 часов на «Иле».

Ах-ах-ах, какие гады-сволочи! Необученных мальчишек бросили на убой!

По-о-озво-о-ольте! Мне отсюда вообще-то лучше видно!

Да! Мы были необученными мальчишками.

Да! Мальчишками по восемнадцать-двадцать лет! Из моих сослуживцев женатых не было. Кроме Андрея, но тут другая песня… И я подозреваю (да что там – уверен), что две трети даже и не целовались. Это они, что ли, виноваты, что кто-то там очередной раз решил, что триста миллиардов долларов (тугриков, рупий, марок, фунтов, франков, ракушек Каури) меньше, чем четыреста? Это им нужны были чужие ресурсы, рабы и площади (жизненные пространства)? Идеологию и религию можете смело откидывать (разрешаю) – это не очень красивая ширма для откровенной мрази. А эти пацаны не лезли завоевывать чужие страны – им и в своей державе забот хватало.

Да! Нам не дали времени нормально обучиться. Когда Генеральный штаб поштучно выделяет штурмовики на фронт, такую роскошь, как держать на переучивании целый полк, позволить себе никто не мог. Нас сковывало даже не отсутствие топлива и боеприпасов, нас сковывала в основном погода. Январь, февраль, март не самые лучшие месяцы для полетов.

Да! Мы знали, что идем «на убой». Но мы пытались заткнуть дыры фронтов и дать хоть неделю, хоть пару летных часов для тех, кто шел вслед за нами. Я не ошивался в канцелярии и не знаю, были ли рапорты с просьбой оставить в учебной эскадрильи или хотя бы задержать отправку на фронт. Зато видел, как в «спалке», в учебных классах наши инструкторы писали рапорты с требованием отправить их в боевые части.

Чем можно отплатить этим парням? Памятью. Помните о них. Не дайте оболгать их. Не верьте «чернухе», которую льют на них. Не стоит сооружать помпезные монументы и стелы. Достаточно простого обелиска и Памяти, которую потом надо передать своим детям и внукам. Как сказано о братских могилах:

И еще. Война не убивала сразу, она доставала свои жертвы через годы. От Войны люди потом умирали долго. Просто все это было размазано по временно́й шкале и выглядело как обычные заболевания. Инсульты, инфаркты, «психа»… Последствия Войны маскировались под алкоголизм и «повернутое» сознание, а также еще были «старые раны».

Прикройте глаза. Представьте небольшой самодельный учебный класс и несколько сдвинутых столов, на которых в свете одинокой коптилки сгрудились пустые кружки. Почувствуйте холод воздуха и папиросный дым. Вот они – сидят и стоят… Молодые ребята в потрепанной форме, поют или молчат под аккомпанемент единственной гитары. Одни положили руки друг другу на плечи (о геях тогда и слыхать не слыхивали). Кто-то подпирает стенку. Вон те сидят вдвоем на одном стуле. От них не пахнет парфюмом, скорее псиной и машинным маслом. Они не читали Шекспира в подлиннике и не знают таблицы логарифмов. У них не очень чистые руки с вечным «трауром» под ногтями и заусенцами. У них из расстегнутых воротников гимнастерок с двухдневной подшивой видны неуставные свитера. И сами гимнастерки уже порядком замызганы. Выправка у моих сокурсников совсем не как в Роте Почетного Караула. Ни у одного нет награды. У Андрея и Женьки есть только нагрудный значок (голубой ромбик с самолетиком, у которого плоскости продублированы орлиными крыльями) {описывается нагрудный знак окончания военно-летного училища (школы)}, красно-золотистые шевроны и «курица» на левом рукаве. А большинство из нас – сержанты в обычной форме красноармейцев. Они не были ангелами, вот уж точно не были. Похожи ли на таких же ребят – сверстников из моего времени? Внешне – да, как близнецы. Правда, у наших-то современников прически разнообразнее, и некоторые сережки зачем-то себе в разные части тела вставляют. И порой проступает туповатая безбашенность, которую даже фототехника не может притушить. Кто не согласен – проведите экскурсию по социальным сетям. Еще эта дурацкая мода: разрисовывать себя наколками, как якудза или уголовники. Но было в парнях из марта 42-го что-то неуловимо отличающееся. Стержень, что ли, внутренний, какой-то фундамент, основа. Спокойное достоинство уверенных в себе людей, которые отлично осознают свое место в этой жизни. В отличие от них, мы теперешние – как листья на ветру: ни надежности, ни ответственности, ни привязанностей…