Алексей Цаплин - Крылья войны [litres]

Что там у нас на 41-й год было из авиационного? ШВАК, ШКАС и УБС. Последний ставили иногда на «ишачки» и на «МиГи». ВЯ – в стадии заводских доработок, попробовали и сняли из-за частых отказов. ШВАК – чудо-машина. 20-мм пушка при попадании давала приличное поражение. Три попадания – минус истребитель у противника. Пятью попаданиями можно было «завалить» бомбер. Недостаток – перегрев и ненадежность. И, конечно, масса. Эта железяка весила вполне прилично. ШКАС – наверное, был самым лучшим авиационным пулеметом всех времен и народов. (Ну ладно вам, могу же позволить себе художественный прием под названием «гипербола»?) Неприхотливый, надежный и жутко скорострельный. Если почитать наших ветеранов, то отыскивались эпизоды, как ШКАСы, будто пилой отрезали плоскости у машин противника (конечно, если бить почти в упор). Недостаток – калибр мелковат уже для 41-го года. И скорострельность слишком высока. Вот ведь дела – при установке по курсу машины скорострельность – «плюс», а при защите – «минус». Большая скорострельность – большой расход боезапаса. Большой расход боезапаса – большой вес. Четыре ШКАСа на «ишачке» или на «чайке» – терпимо. Если удастся подобраться поближе, метров так на сто – на сто пятьдесят, что четыре ШКАСа сделают из цели решето. А если открыть огонь с трехсот метров – пустой номер. Энергетика пуль слишком мала из-за калибра 7,62, значит, чем больше расстояние, тем выше разброс и поражающая мощность. Надеюсь, никто не забыл, что кинетическая энергия – это эМ на Вэ в квадрате, деленное на два. Стрелку даем одиночный ШКАС. Научим его бить короткими очередями – беречь боезапас. И…? И стрелка смело можно приравнивать к штрафнику или к смертнику. Эффективная дистанция ШКАСа двести-триста метров, Вf‑109 может спокойно открывать огонь с четырехсот. То есть в большинстве случаев «мессер» в состоянии безнаказанно расстреливать «Ил» со стрелком, как и «Ил» без стрелка, с безопасного расстояния. Что осталось? Оружие, предложенное Березиным. За этим пулеметом затем в итоге и закрепилась пальма первенства. Но подчеркнем, что «затем». Задача «раз» – где взять УБС в необходимых количествах, если они выпускались только для «МиГов» (иногда и для «И‑16») и ограниченными сериями. Задача «два» – повышение надежности. Отказов хватало с избытком. Задача «три» – переделка под стрелка. То есть в УБТ. Вот эти три задачи и сумели решить только к середине 42-го года. Что? Долго? Конечно, для тех, кто уворачивался от трасс «мессеров» – это бесконечно долго. Для постановки на конвейер и начала массового выпуска – рекордные сроки.

Вот я все как попугай – вес, высокий вес… Казалось бы – ну бери на пару эрэсов, или ФАБов (АО) меньше и – шуруй. Если бы все было так просто! На свою машину сверху на крышу нагрузите что-нибудь потяжелее и прокатитесь. Что? Понравилось? Правда, сразу стало неприятно вести автомобиль, – того и гляди, опрокинется в повороте? С самолетом еще веселее. Одно дело – единственный рыбак в лодке. Нормальная вещь. А теперь поставим в это плавательное средство стол и на него сверху посадим еще одного рыбака. Большой будет улов? Уж если ветер или волна, так можно сразу самому за борт прыгать. В самолете баланс весов и устойчивость подчиняются тем же законам физики. Понятно, чем занимался Ильюшин полтора года? Нет? Тогда берите всю вычислительную технику (а у конструкторов того времени – только логарифмические линейки) и рассчитайте вес второго рыбака, который будет ловить со стола, причем – обязательно сидя, а не лежа.

Для любителей размышлений приведу еще пример из «детской экономики». Ради радости познания окружающей реальности предложите директору какого-нибудь завода повысить ежемесячный выпуск продукции на двадцать процентов. Крайне рекомендую в этот момент находиться как можно ближе к двери – будет шанс уйти целым. Потом высуньте голову из-за створки и попросите это же сделать при переезде предприятия в соседнюю область. Тут же прячьтесь за дверь и убегайте. Знаете, чем вызовете ярость директора? Тем, что любое производство работает с напряжением, близким к 90 процентам от максимальной мощности. Иначе станет нерентабельным, то есть затраты на производство не окупятся отпускной ценой продукции. А если поднять цену, то такой же товар приобретут у других и вам просто придется закрыться. При напряжении производства более чем на 95 % от максимальной загрузки начнется выход оборудования из строя, несчастные случаи, текучка кадров. Завод, как ракетный двигатель, работает всегда на высших оборотах. А если превысить максимум – движок, как и завод, «накроется медным тазом».

Ильюшин увеличил выпуск продукции – «Ил‑2», в несколько раз, эвакуировал производство за Волгу и на Урал и при этом вел опытно-конструкторские работы. «Ил‑10», появившийся в конце 1944 года, не случайно имел десятку в своем серийном номере. Были «4» (дальний бомбардировщик, – работы начались еще до Войны), «6» (торпедоносец). И «8» (штурмовик), не пошедший в серию, хотя и поставленный уже на конвейер. И еще порядка двадцати модификаций и модернизаций. Что? Поубавилось желания примерить на себя ильюшинской генеральский китель? Люди не работали на износ – в военное время работали «насмерть». Просто никто и никогда не вел статистику, чего стоил вырывающий жилы труд в тылу и сколько народу умерло после Войны, не дожив до пятидесяти лет.

Вот такие дела.

А пока машины, которые пригоняли ребята из Куйбышева и Воронежа, были без задней огневой точки.

Конец марта. Мы улетаем. Завтра. На Войну.

Сегодня ребята достали свои заначки. У кого полбутылки, у кого – треть фляжки. После отбоя нам разрешили уйти в учебный корпус. Дежурный покосился, потом махнул рукой и сделал вид, что нарушители дисциплины стали призраками бестелесными и невидимыми. Сегодня мы все равны: и те, кто увидел «Ил» только здесь, и те, кто успел сделать несколько боевых вылетов. Лейтенанты, старшие сержанты, сержанты… Вот старшины у нас нет. То есть по званию «старшины». Я в учебном центре немного сблизился с Андреем, да, пожалуй, и все. Даже с ребятами, с которыми бегал по утрам, боксировал и боролся по вечерам, старался не сходиться «по душам». Что такое терять «своих», уже и так знаю по прежней реальности. Не хочу я снова чувствовать эту жгучую боль в груди, когда как будто из тебя кусок выдирают. Сколько из этих двадцати парней доживут до мая? Один? Два? А если я останусь в этом крошечном числе, то на долгий ли срок? «Моторчик» такое сможет осилить? Сумею ли подняться после ночи, когда погибшие друзья придут ко мне во сне? У нас-то лет через двадцать пять не стало половины тех, кто побывал «на передке» и выжил. Припоминаю я эту «вспышку сердечно-сосудистых заболеваний». Помню своего «железного» деда, который один раз при мне плакал во сне. Его не стало через двадцать восемь лет после Войны…