Алексей Пехов - Ткущие мрак [СИ litres с издательской обложкой и иллюстрациями]

Эйрисл ощутил, как закололо в желудке, а кости в кармане потеплели. Нэ покосилась на него с высоты своего роста, но ничего не сказала.

Мертвых оказалось много. Сотни. И еще столько же приветствовало вдоль дороги, где на вкопанные в землю палки повесили все те же черепа.

– Кланы гордятся своей доблестью.

– Странная доблесть, Катрин, хвалиться добытыми головами.

– У каждого народа свой обычай. Но здесь не только гордость, но и предупреждение чужакам. Ловчие, если не собираются в рейд, часто сражаются друг с другом – и чем больше черепов встречает незваных гостей, тем сильнее они призадумаются, чтобы повернуть назад и не искушать судьбу оказаться среди костей.

За черепами открывался вид на серповидную долину, большую ее часть занимало вытянутое и узкое ярко-голубое озеро, из которого брал начало ручей – именно мимо него они и шли все это время.

Озеро не замерзало, дышало паром, облизывая подножие отвесной стены. Низкие длинные дома растянулись вдоль берега, засыпанного разноцветными гладкими камнями, украшенного стройными соснами. Черные крыши, серые бревна. Сваи ближайшего ряда облизывала теплая вода. На площади стояли высокие столбы из камня. Дальше, на скалистом поле, ползущем по дну долины, точно грибы, выбравшиеся из-под снега, росли шатры.

Кажется, их вышло встречать все население деревни. Почти две сотни мужчин, в мехах, скудных доспехах, с копьями, на которых были в спешном порядке намотаны синие ленты, а кое-кто успел намазать краской такого же цвета волосы. Женщины – в волчьих капюшонах, широких стеганых штанах, стояли в отдалении, не смешиваясь с воинами, наблюдая молча, без эмоций.

Детей нигде не видно.

Делегацию встречающих возглавлял сухой старик с тонкой, чуть ли не прозрачной кожей и белыми выцветшими глазами. На его голове красовался венец из колючих прутьев с синими засохшими ягодами, а на хрупких запястьях болтались костяные браслеты, украшенные необработанными содалитами, почти черными, с редкими проблесками кобальта, стоило лишь на них упасть солнцу.

Казалось, что он возраста Нэ, но в отличие от нее – едва дышащий, уже неспособный ходить, а потому его несли двое юношей, крепких и сильных, точно волы.

Они поставили старикана перед Нэ, поддерживая его, и тот дрожащей рукой протянул ей извлеченный из сумки гладкий камень. Повторился ритуал с крошкой, ссыпанной с ладони.

И снова все опустились на колени, склонили головы, а где-то за шатрами завыли столь пронзительно и жалобно, что по сердцу словно ножом резануло. Но лишь Эйрисл повернул голову в ту сторону.

Нэ сказала несколько фраз, затем обратилась к нему:

– Не наступай на сети, но иди рядом. Помни о неприятностях и не лезь, даже если тебе что-то не понравится. Сегодня будешь есть и отдыхать, а я стану петь им песни, как предсказано. Завтра с утра они отвезут нас, куда я скажу.

Пока они шли к домам, женщины стали бросать под ноги старухи ловчие сети, те, какими хватали и опутывали пленников, чтобы отнести их в горы. Она наступала на каждую, вызывая этим одобрительные крики.

У домов Эйрисл наконец-то рассмотрел то, что сперва принял за каменные столбы. Массивные, в три человеческих роста глыбы были неаккуратно обтесаны не слишком-то умелыми мастерами. Но все равно понятно, что здесь изображены боги ловчих.

Те, кому они поклонялись десять веков, и те, ради кого охотились на людей в землях Тараша.

Первая фигура – женщина в чем-то похожем на доспех, но без шлема. Широкое плоское лицо, плоский нос, руки точно лопаты. Короткие волосы, липнущие к высокому лбу. На ее поясе висел топор, в руках она держала камень.

Другая фигура, почти квадратная, походила на вставшего на дыбы массивного медведя. Медведя в кольчуге, с шипастыми наголенниками, чья голова была не человеческой, а птичьей.

Орлиной.

Третий, некто на четвереньках, с запрокинутым вверх лицом урода. Он то ли выл, то ли рычал, придавливая ладонями маленькие человеческие тела.

Эйрисл ощутил слабый укол в желудке, присмотрелся внимательнее и понял, что темное основание памятников все в засохшей человеческой крови.

К нему подошли две женщины, уже немолодые. Та, что пониже, коснулась плеча, позвав за собой.

– Иди, – сказала Нэ. – О тебе позаботятся. Накормят и дадут вымыться. А потом запрут до утра. Не беспокойся. А мне надо совершить то, что они ждут.

– Смотри не забудь меня здесь, – сказал он ей на прощанье, и она фыркнула, прежде чем уйти.

Его привели в дом, стоявший прямо у озера. Единственная комната была длинной, с высоким потолком, на стропилах сушились травы, огонь плясал в очаге, кое-как сложенном из каменных блоков, обтесанных так же небрежно, как и идолы на улице. Шесть лежанок из сухого сена, укрытого оленьими шкурами, стол, стулья и человеческие черепа на дальней, темной стене.

Женщины оставили его, ушли, вернувшись к исходу часа. Принесли воду, какой-то горьковатый напиток, напоминающий плохое пиво, уже остывшее мясо, зерновой хлеб, мед, кислые ягоды. И рабыню.

Бледная, исхудавшая тарашийка. Ей отрезали левое ухо, и теперь на голове осталась грубая, плохо зажившая рана. Она была старше Эйрисла лет на десять и смотрела на него, как затравленная собака.

Одна из ловчих подтолкнула пленницу в спину, показала на нее жестом, произнесла на старом языке несколько фраз, обращаясь к гостю.

Он хотел отказаться, но рабыня произнесла с мольбой:

– Прими меня. Пожалуйста. Я сделаю все, что ты прикажешь.

И он кивнул.

Когда они остались одни, она долго смотрела на него, затем начала расстегивать рубашку.

– Нет, – попросил он. – Нет.

Та опустила руки, убрав их от завязок.

– Как тебя зовут?

– Светти. Я из Ганцтва, это… – Та покачала головой. – Не знаю, как далеко отсюда. Меня захватили во время последнего рейда три года назад. Кажется. Как ты здесь очутился, фихшейзец? Почему они тебя не убили?

Он вместо ответа показал на еду:

– Ты можешь поесть и отдохнуть. Времени у тебя до утра.

Она не спорила и больше не задавала никаких вопросов. От еды отказалась, стянула с лежанки шкуру, бросила у огня. Легла, сказав:

– Спасибо, что спас меня сегодня.

Когда через несколько часов, вслушиваясь в тишину поселка, он засыпал, то видел, что женщина так и не уснула. Она просто лежала под одеялом, и ее била дрожь.

Нэ разбудила его, самолично войдя в дом. Рабыни уже не было, шкура осталась брошенной у прогоревшего очага.

– Пора, парень. – Старуха стояла в дверном проеме сгорбившись, закрывая тусклый утренний свет. – Есть будешь в лодке.

Он вышел следом за ней, ежась. С гор тянуло ощутимым холодом, ветер поднял рябь на озере, дышащем паром.

Ветер пах кровью и пеплом, и Эйрисл, не обратив внимания на окликнувшую его Нэ, обошел дом и уставился на идолов, ноги которых оказались завалены телами. Сорок, а может быть, и пятьдесят мертвецов с перерезанными глотками остывали в наступающем утре, и промерзлая земля неохотно поглощала в себя их кровь.