Триша Левенселлер - Клинок тайн [litres]

Неужели ты просто вдруг понимаешь, как целоваться? Или, чтобы научиться, требуется несколько попыток? Должны ли меня охватить чувства или что-то в этом роде?

Ведь в основном я в ужасе, потому что не знаю, что делаю, а Келлин просто стоит рядом. Поцелуи должны быть такими неловкими?

Словно почувствовав мое напряжение, Келлин берет в свои руки мое лицо, чтобы успокоить. Нет, чтобы наклонить мою голову. А потом его губы обхватывают мою верхнюю губу, мягко дергая.

Он отстраняется и повторяет движение, прежде чем обратить свое внимание на мою нижнюю губу.

Вот тогда все меняется. Что-то с легким щелчком встает на место. Прикосновение его губ отдается внутри меня до самых кончиков пальцев ног. Мой страх испаряется, и нет ничего, кроме меня, этого парня и наших губ.

А потом я целую его в ответ. Потому что теперь я понимаю, почему ради этого Темра всегда хочет улизнуть из дома. Это чудесно, это освобождает и удаляет все остальные мысли из головы.

Ни беспокойства, ни страха. Только тепло и губы, прижатые друг к другу, а затем и прижатые друг к другу тела. Келлин притягивает меня к одному из деревьев и целует еще крепче.

Это мне нравится даже больше.

Его руки скользят от моих щек вниз к ладоням, где он переплетает наши пальцы и поднимает их высоко, прижимая к дереву над моей головой. Лай собаки за моей спиной должен насторожить, но по какой-то причине он только делает поцелуй более захватывающим. Его единственная цель – помочь мне стать ближе к парню, который всегда защищал меня и старался узнать.

Я хочу сделать то же самое и для него.

Отстраняюсь, чтобы сказать:

– Я собираюсь сделать для тебя оружие.

Ему требуется мгновение, чтобы сфокусировать свой взгляд на мне.

– Не знал, что поцелуй был сделкой.

Я ухмыляюсь.

– Не был. Но я все равно хочу изготовить для тебя меч.

– Только если при этом ты сможешь оставаться в безопасности.

– Хорошо.

И тогда я чувствую себя глупо. Поцелуй был великолепен, а я прервала его, чтобы сказать какую-то ерунду. Страх и неловкость возвращаются. Как я могу смотреть на Келлина после этого?

– Сделай вдох, – говорит он, не предпринимая никаких попыток, чтобы отойти от меня. – Не надо паниковать.

Я прикусываю губу, чтобы не сказать еще какую-нибудь глупость, но мой взгляд предательски опускается к губам Келлина.

– Если ты хочешь снова поцеловать меня, – говорит он, – тебе нужно только наклониться вперед. Могу гарантировать, что всегда отвечу на твой поцелуй.

Начать самой? О нет, я не могу этого сделать. Будет ли это чувствоваться иначе, если я начну? Что, если я сделаю это неправильно?

С его губ срывается смешок, когда он наклоняется в сторону, к моему уху.

– Что у тебя в голове?

– Много чего, – бормочу я.

– Может, это поможет.

Его губы обводят контур моего уха, затем Келлин целует меня в шею. Когда я впервые за всю свою жизнь издаю какой-то непонятный звук, Келлин на секунду замирает, но потом продолжает целовать это место. Он проводит по моей шее кончиком языка, слегка посасывает, покусывает зубами, прежде чем возобновить поцелуй.

Я умираю. Из меня вырываются самые неловкие звуки, но я не знаю, как остановиться.

Он проявляет милосердие, поднимая голову. Я могу дышать всего полсекунды, прежде чем понимаю, что Келлин двигается к противоположной стороне моей шеи, чтобы проделать то же самое и там.

Затем мои мысли уносятся прочь, и их место занимает что-то другое.

Нужда.

Я притягиваю его лицо к своему, чтобы снова ощутить вкус его губ. Он улыбается. Я это чувствую.

Высокомерный.

Но я осознаю, что тоже улыбаюсь.

Мне кажется, я уже несколько часов стою у этого дерева. Потому что, когда Келлин отступает, везде уже темно. Я даже не замечала холода, пока он не перестал прикасаться ко мне.

– Если мы не вернемся в дом, кто-нибудь пойдет нас искать, – говорит Келлин, тяжело дыша.

Что-то восхитительное переворачивается у меня в животе, когда я понимаю, что он, запыхавшись, разговаривает так взволнованно из-за меня.

– Хорошо.

Но я не двигаюсь. Я словно прилипла к этому дереву. Моя голова приятно затуманена. Закрываю глаза, смакуя то, что только что произошло, позволяя себе прочувствовать воспоминание об этом.

А потом я снова ощущаю его губы. Последнее сладкое напоминание.

Он хватает меня за руку и тащит прочь. Ноги у меня одеревенели от того, что я их почти не использовала, а губы покалывает.

Келлин останавливается прямо перед домом и гладит меня по волосам.

«Он приводит их в порядок», – осознаю я.

Это только заставляет мое лицо покраснеть. Он берет меня за руки и пытается затащить внутрь.

– Мы должны войти по отдельности, – торопливо говорю я.

Он поворачивается ко мне.

– Потому что тебе стыдно показываться со мной на глазах у моей семьи?

– Нет, чтобы никто не заподозрил, чем мы занимались.

– Зива, при одном взгляде на тебя понятно, что ты делала.

– Что это значит?

– Твои щеки покраснели, губы распухли, а одежда помята.

Это заставляет меня отступить от двери.

– Я не могу войти туда в таком виде!

– Хочешь, я всем расскажу, что ты заболела?

– Да, это отличная идея.

Келлин возводит глаза к небу, и я понимаю, что он говорил не всерьез.

– Обещаю, все будет не так уж плохо. А теперь иди сюда.

Он тащит меня за собой в дверной проем. Все готовятся к обеду. В доме тепло, шумно и полно движения. Никто не обращает на нас внимания. Пока мать Келлина не поднимает глаза и не видит мою руку в руке ее сына. Она улыбается.

– Ну что, так и будете стоять или поможете? – спрашивает она.

И на этом все. Мы с Келлином расходимся. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы положить еду на стол, но куда бы я ни пошла, я точно знаю, где находится Келлин. Как будто нас связывает какая-то ниточка, и каждый раз, когда он шевелится, я чувствую, как она натягивается.

Сегодня он сидит рядом со мной, а не рядом с родителями. Думаю, может быть, все обойдется.

Пока на меня не смотрит Темра.

Она открывает рот, но тут же его закрывает. Замечает, как близко ко мне сидит Келлин. Но не произносит ни слова, сидя по другую сторону от меня.

Только когда отец Келлина благодарит Сестер за еду на столе и все шумно начинают обедать, она наклоняется вперед и говорит:

– Ты отлично справилась.

В эту ночь действительно невозможно заснуть.

В голове я прокручиваю каждое мгновение вечера, запоминая каждое движение и каждое чувство. Мой ум так занят, что не может успокоиться. И даже когда наступает рассвет, я все еще смотрю на балдахин.

Когда мальчики уходят заниматься хозяйством, Темра загоняет меня в угол, прежде чем я успеваю исчезнуть.

– Я хочу услышать все подробности.