Янина Волкова - Дети луны, дети солнца [litres]

Возле закрытых ворот Чертога Зимы ждут их те, кто ушел вперед. Хейд выходит вперед, бьет себя кулаком по груди и, едва они подходят ближе, говорит:

– Вместе ушли – вместе вернемся.

Ренэйст кивает головой в знак благодарности и устремляет взгляд вперед. Один из отроков, что стоит ближе всех к тяжелым воротам, несколько раз бьет по крепкому дереву кулаком. Удары отдаются в груди ее тяжестью, и она закрывает глаза, крепче сжимая бронзовую рукоять щита в своих руках.

По ту сторону – суматоха, и в спешке ворота распахивают перед ними. Юноши расступаются, пропуская, и на дрожащих ногах Рена делает шаг вперед, ступая на земли своих предков. Единым строем идут они в сторону Великого Чертога, а женщины и дети выходят на пороги своих домов, чтобы увидеть будущих воинов. Завидев укутанное в саван тело, с тревогой вглядываются они в лица юных волчат. Печальная весть переходит от дома к дому и достигает собравшихся в Чертоге воинов раньше, чем дети их ступают на его порог.

Жгучее пламя бушует в груди. Не она должна нести этот щит, не эти вести должны узнать сыны Одина, едва они возвратились назад. Фритхов должен идти подле них, а вместо этого лежит под белым плащом, и на грудь ему давит собственный меч.

Подняв взгляд, видит Ренэйст, как распахиваются двери Великого Чертога и яркий свет льется алой рекой на каменные ступени. Видит она жен ярлов, которые не смогли ждать в Великом Чертоге с мужьями. Стоят они по обе стороны ступеней, взволнованные, кутаются в меха и меняются в лицах, завидев, с чьим гербом несет в руках щит дочь конунга. Теперь Рена знает, каково это – быть вестницей смерти.

Белее снега делается супруга Халле-ярла, черноволосая Алва, завидев знамя их рода в чужих руках. Губы женщины дрожат, медленно оседает она на колени, протягивая руки к телу, скрытому от взглядов плотной тканью. Слезы катятся по лицу ее, постаревшему в одно мгновение, и зовет она надломленным голосом умирающей птицы:

– Сынок!..

Что ей титулы да земли, если больше не бьется сердце единственного ее сына? Убейте – и охваченная горем женщина того не заметит. Склоняется над безутешной Сванна, мягко сжимающая узкими своими ладонями сотрясающиеся в рыданиях плечи. Ове смотрит на свою стройную, как побег омелы, вечно мерзнущую мать, чье чрево смогло выносить и породить лишь единожды. Сванна ловит взгляд сына и вглядывается в его лицо, задержавшись глазами на тонкой косичке подле виска, что больше не украшена бирюзовой бусиной. Потерял он оберег, подаренный матерью, но, быть может, раскололась бусина, да уберегла от беды?

Будет у них время поговорить об этом позднее. Сванна продолжает утешать рыдающую Алву, в то время как вносят тело погибшего ее сына под своды Великого Чертога.

Ньял мечтал, что, едва он войдет в великую залу, стены сотрясутся от громогласного крика воинов, встречающих своих меньших братьев. Но Великий Чертог встречает их траурной тишиной, и, пока они с Ове укладывают тело юноши на один из столов, вперед выходит Халле-ярл. Поверх головы Белолунной смотрит он на укутанного в саван сына, и лишь когда воительница зовет его по имени, переводит взгляд на нее.

– Халле-ярл, – осипшим от волнения голосом произносит она, протягивая ему щит. – Твой сын погиб. Мы принесли его тело, меч и щит.

Тянет он руки, забирает щит, и знает Рена, что если не он, то ее собственный отец потребует объяснений. Встает Ганнар-конунг со своего трона, не сводя с дочери взгляда, и приближается к ним. В дальней части зала замечает она неясное, смутное движение, и в свете факелов видится ей сокрытая в тени мужская фигура. Слегка откинув полу плаща, поднимает он вверх левую руку, являя сестре ладонь, лишенную двух пальцев.

Присутствие брата на мгновение заставляет ее позабыть обо всем, и лишь когда тень отца закрывает от нее свет, вспоминает, где находится. Вскинув голову, ловит она взгляд Покорителя, расправляет плечи и ждет, что велит ей конунг.

– Поведай нам, Ренэйст, дочь Ганнара, как погиб Фритхов, сын Халле, – говорит он.

Скажет правду – обречет род его. Солжет – будет опозорена пред теми, кому известна истина. Не пойдут они за вождем с мягким хребтом, не способным следовать законам чести. Видится ей белое лицо безутешной матери, рыдающей на пороге Великого Чертога, зовущей погибшего сына по имени, и тяжко сделать правильный выбор. Да и как понять, какой выбор верен?

Позади конунга замечает она Хакона. Мужчина мягко кивает, глядя в ее глаза, и становится спокойнее. Сжимает и разжимает она дрожащие от волнения пальцы, вдыхает нагретый пламенем факелов воздух и говорит, зная, что дороги назад больше нет:

– Фритхов, сын Халле, нарушил закон охоты. Он убил детеныша, не ведая, что выбрал не того противника. Взрослый тролль, разъяренный убийством… переломил ему хребет.

Великий Чертог полнится гомоном взволнованных, разъяренных мужчин, а Ренэйст, обернувшись, не сводит взгляда с Халле-ярла, что стоит за ее спиной, глядя на щит, который держит в руках. Все, что творится вокруг, словно бы не беспокоит его. Внутри нее ворочается печаль, и не чувствует она, что поступает верно.

Ганнар-конунг поднимает вверх руку, сжатую в кулак, и гомон постепенно прекращается. Поворачивается он к Халле-ярлу, проводит рукой по волосам, тронутым сединой, и хмурится. В наступившей тишине, которую нарушает лишь треск огня, звучит конунг сурово и непоколебимо:

– Каждому из вас известны наши законы. Не станем мы сходить с этого пути, все будет сделано так, как до́лжно, но не сейчас. Восемнадцать щенков отправили мы в лес, а вернулось к нам семнадцать воинов. Так примем же их в ряды сынов Одина так, как полагается, дабы смогли они проститься с товарищем. Приготовьте костер для юного Фритхова. Проводим его к праотцам.

Конунг кивает, и двое воинов подходят к телу Фритхова и выносит его из Великого Чертога. Халле-ярл следует за ними, дабы собственными руками собрать погребальный костер для единственного сына, и спина его неестественно пряма. За грехи сына теперь отвечать отцу, но не кажется Ренэйст, что вина юноши так велика. Да, он совершил ошибку, но неужели того, что он поплатился за нее своей жизнью, недостаточно?

Отец и слушать ее не станет, если она будет просить его проявить милосердие. Ярлы же примут это за слабину, и потому Рена решает, что ни за что не останется в Великом Чертоге, когда придет время суда.

Вздрагивает, когда отец сжимает ладонью ее плечо, и оглядывается назад, смотря на тех, кто прошел испытание вместе с ней. Выглядят они сконфуженными, но нетерпение перед собственной судьбой уводит их прочь от сожалений о погибшем друге. Когда в следующий раз помыслят они о Фритхове, то будут уже не неразумными щенками, а могучими волками, гордостью своего рода. Разве виновны они в том, что произошло с ним? Должны ли они из-за этого отказываться от почестей, им обещанных?