Саймон Хоук - Заговор Алого Первоцвета [litres]

– Ты не рассказала ему правду? – спросил Арман. – Почему ты не объяснила, что поступила так с Сен-Сиром из-за меня?

– Какая от этого была бы польза? – сказала Маргерит. – Это не изменит того, что я сделала. Что мне сказать ему? Что я неосторожно обмолвилась в группе, которая, как я считала, состояла из верных друзей, обвинив человека в измене, потому что он высек розгами моего брата, за то, что тот имел наглость выразить свою плебейскую любовь к дочери аристократа Сен-Сира? Разве это оправдывает мои действия?

– Ты слишком упрощаешь ситуацию, Маргерит. Сен-Сир был предателем. Мы оба знаем, что он писал письма в Австрию, где искал помощи в подавлении Революции. Он не просто высек меня, когда узнал, что я встречаюсь с Джульеттой. Меня чуть не забили до смерти. Уверен, Перси поймет, что ты сделала в данных обстоятельствах. Ты также не рассказала, на что пошла, чтобы попытаться спасти его после ареста. Сен-Сир был монстром, олицетворявшим худшее в старой системе, выродившимся аристократом, который регулярно порол своих слуг, сбивал людей своей каретой, если они не были достаточно быстрыми, чтобы убраться с его пути, который…

– Какая разница? – сказала Маргерит. – Это не меняет того факта, что я донесла на этого человека и послала его на смерть вместе со всей его семьей. Это не меняет того факта, что при этом я стала частью того, что Перси так ненавидит в Революции. Я прекрасно представляю, что он должен чувствовать сейчас, приведя тебя сюда, чтобы мы могли снова увидеть друг друга. У него есть жена, которая была доносчиком, и шурин, заседающий в комитете безжалостных убийц, чья жажда крови печально известна. Зачем, Арман? Зачем продолжать это? Останься здесь, со мною. По крайней мере, дай мне обрести душевный покой, зная, что ты больше не участвуешь во всей этой дикости!

Арман покачал головой.

– Нет, моя дорогая сестра, я не могу. То, что мы поступали жестоко, я не могу оспорить. Тем не менее, в трибунале должен быть кто-то, выступающий с позиции здравого смысла. Я признаю, что мой одинокий голос по большей части был потерян на ветру, но это ветер, который должен скоро сдуться. Революция – это сила добра. Она привела к возрождению нашей страны и дает надежду народу. Но злоупотребления аристократии не будут легко или быстро забыты. Побитые собаки набросились на своих бывших жестоких хозяев, и они будут рычать и рвать их до тех пор, пока не насытятся. Таков порядок вещей, к лучшему или к худшему. Пока ненависть народа к аристократам не истлеет, эти казни будут продолжаться. Я нахожу это отвратительным, но такова жизнь. Трудно поверить, что в конце концов все закончится хорошо, и Революция останется в истории ужасным памятником тому, что может произойти, когда народ доводят до крайности. Тем временем, я должен остаться во Франции и делать все, что в моих силах, пусть это и немного, чтобы положить конец всему этому, чтобы мы могли заняться восстановлением и оставить позади разрушение. И как ненависть народа однажды погаснет сама собой, так и Перси поймет, почему ты сделала то, что сделала, и простит тебя.

Маргерит покачала головой.

– Хотела бы я в это поверить.

– Ты должна поверить в это, Маргерит. Перси любит тебя. Это самая сильная из эмоций, и вскоре она победит все остальные.

– Интересно, – сказала она. – Я знаю, что он любит меня, Арман, я вижу это в его глазах. И все же, хотя мы живем вместе, мы остаемся врознь. Мы почти никогда не разговариваем, кроме как в случае необходимости, а единственный настоящий друг, который был у меня в Ричмонде, одна из слуг, девушка по имени Андре, была отослана Перси, и теперь мне не с кем поговорить.

– Значит, ты должна поговорить с Перси, – сказал Арман. – Вы должны вместе решать возникающие проблемы.

– Поверь мне, Арман, я очень этого хочу, но мне страшно. Перси меня пугает. Я больше его не знаю. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Ты встречался с ним, говорил с ним. Ты заметил, как он изменился?

Арман нахмурился.

– Не уверен, что понимаю, что ты имеешь в виду. Возможно, с тех пор, как я видел его в последний раз, он стал еще более жеманным; в остальном он выглядит таким же.

– Говорю тебе, это другой человек, – сказала Маргерит. – Я не могу это объяснить, но я наполовину верю, что он не Перси Блейкни, а какой-то самозванец, который выглядит и говорит так же, как он. Я живу с каким-то незнакомцем, и что меня пугает еще больше, я, кажется, нахожу этого незнакомца более привлекательным, чем мой муж.

Арман улыбнулся.

– Из того, что ты мне говоришь, кажется, что Перси противоречит собственным идеалам. Он любит тебя, но ненавидит то, что ты сделала, и то, во что, как он думает, ты веришь. Такое положение вещей вполне может повлиять на человека настолько глубоко, что он покажется чужим не только тебе, но и самому себе.

– Возможно, так оно и есть, – сказала Маргерит. – И все же, я не могу не думать о том, что…

– Думаю, хватит об этом, – сказал Арман, взяв свою сестру за руку. – Это трудные времена для всех нас, Маргерит. Нам просто надо потерпеть.

Она нерешительно улыбнулась.

– Посмотри на меня, – сказала она, – плачу на твоем плече, когда у тебя проблем намного больше, чем у меня.

– Они тоже пройдут, – сказал Арман, похлопывая ее по руке.

– Должен ли ты ехать так скоро? – сказала она. – Я так по тебе скучала!

Арман кивнул.

– Да, боюсь, я должен. Я отплываю утром. Капитан Бриггс был достаточно любезен и пообещал отвезти меня обратно. Мне не следовало приезжать, но я тоже скучал по тебе. Да и в Париже нужно столько всего сделать.

– Тогда я скоро приеду навестить тебя в Париже!

– Это было бы неразумно, – сказал Арман. – Сейчас в правительстве все нестабильно. Я бы чувствовал себя намного счастливее, зная, что ты в безопасности в Англии, где угроза в отношении тебя не может быть использована против меня.

– Все так же плохо? – сказала она, на ее лице отразилось серьезное беспокойство.

– Да, и я боюсь, что все станет еще хуже, прежде чем все закончится, – сказал Арман. – Помяни мои слова, те, кто сейчас рубит, когда-нибудь могут сами обнаружить свои шеи на плахе.

– Так не возвращайся, Арман, – сказала Маргерит. – Зачем подвергать себя излишней опасности?

– Потому что это не лишнее, моя дорогая. Я сказал, что там должен быть голос здравого смысла, а в наши дни во Франции его так мало. Если те, кто чувствует так же, как я, отреклись бы от своей ответственности, то здравого смысла не станет совсем.

Было поздно, когда Маргерит вернулась в «Отдых рыбака». Финн оставил ей карету, но так как гостиница была недалеко, она отослала кучера, чтобы тот пораньше поужинал, сказав, что предпочтет прогуляться на свежем ночном воздухе. Когда она собиралась войти в дверь гостиницы, она услышала тихий голос сзади: «Я тоже нахожу прогулку перед сном расслабляющей, гражданка Сен-Жюст».