Джей Кристофф - Предатель рода [litres]

Она опустилась на колени возле могилы отца и вцепилась пальцами в землю. Грязь на бледной коже, капли дождя, стекающие по щекам вместо слез – ей бы поплакать. Она видела лицо Йоритомо, его глаза, прищурившиеся в прицеле железомёта, слышала его голос, звучавший у нее в голове.

«У тебя есть только то, что я позволю тебе иметь. Ты есть только то, кем я позволю тебе быть».

Она сжала руки в кулаки и закрыла глаза. Она встала, подняв лицо к небу, но холодный дождь на ее щеках так ничего и не смыл. Буруу расправил крылья и встряхнулся, как мокрый пес. Его мысли звучали так громко, что она вздрогнула.

ТЫ ДОЛЖНА ОТПУСТИТЬ ЕГО, ЮКИКО.

Я не могу просто забыть, что случилось, Буруу.

Я ЧУВСТВУЮ В ТЕБЕ ЯРОСТЬ. ОНА РАСТЕТ С КАЖДЫМ ДНЕМ. ЕСЛИ ТЫ ЧУТЬ РАССЛАБИШЬСЯ, ОНА ВЫЖЖЕТ ВСЕ ВОКРУГ ТЕБЯ. ДОТЛА. ВСЕ.

И что теперь? Мне зарыдать? Поплакать по отцу, как испуганная маленькая девочка?

ЧТОБЫ ПОПРОЩАТЬСЯ, НУЖНА СМЕЛОСТЬ. ПОСМОТРЕТЬ НА УТРАТУ И ПОНЯТЬ, ЧТО ЭТО НАВСЕГДА. СЛЕЗЫ ИНОГДА НАДО КОВАТЬ.

Она уставилась на могилу, ее вздох звучал, словно порыв ветра, пролетевший сквозь деревья.

– Хиро жив.

– Что? – прошептал Кин, вытаращив глаза.

– Гильдия поддерживает его как даймё клана Тора. Он собирается жениться на леди Аише. Сесть на трон сёгуна. Мы должны его остановить.

– Хиро, – Кин сглотнул, – в роли сёгуна…

Она представила юношу с глазами цвета моря, вспомнила легкость, появляющуюся от одной лишь его улыбки. Все сладкие слова ни о чем, которые он шептал ей в часы между закатом и рассветом, прикасаясь к ней так, как никто и никогда раньше. Прижимал ее к себе, обнимал обнаженные плечи. Она представила ту самую руку, которую они оторвали от тела. Его прекрасные глаза. Когда она уложила его на камни, он все еще не верил, что она вонзит танто ему в грудь.

Ей нужно было добить его. Разорвать его на части. Вспороть гладкую кожу и перерезать горло.

– Ты все еще любишь его?

Юкико удивленно моргнула. Кин внимательно наблюдал за ней сквозь прикрытые ресницы. Его пальцы скользнули по запястью, поиграли с металлическим контактом. Ей вспомнился день, когда они впервые встретились на «Сыне грома». В ту ночь они стояли на носу и с азартом вдыхали свежесть шторма, а дождь смывал все их страхи.

– Хиро?

– Хиро.

– Конечно, нет, Кин. Я думала, что убила этого ублюдка. Я надеялась, что он мертв.

– Я… – Его пальцы дернулись, и он сунул руки за пояс с инструментами, взметнув мертвые листья под ногами. – Неважно. Забудь.

Юкико нетерпеливо вздохнула. Боль снова тугим обручем сжала голову, в ушах загромыхали импульсы жизни вокруг. Промокший. Несчастный. Кого он хочет обмануть?

– Кин, говори, что хотел, черт тебя возьми.

– Мне не хочется выглядеть идиотом. Не знаю, как сказать. – Он взмахнул рукой, показав на памятные таблички вокруг. – И кладбище, наверное, не лучшее место для этого разговора.

– Яйца Идзанаги, да в чем дело?

Он прикусил губу, посмотрел ей в глаза. Она видела, как слова вскипают у него в горле, давят на кадык, пытаются разрушить преграды, чтобы хлынуть потоком.

– Когда я шел сюда после смерти Йоритомо… так долго… я много думал о том, что для тебя важно. Я знаю, сейчас все смотрят на тебя. Война еще не закончена… я понимаю. Не знаю, как всё это должно происходить. Я всю жизнь прожил в Гильдии. Не знаю, что… происходит между мужчинами и женщинами…

Юкико приподняла бровь.

– То есть я знаю, что происходит… – поспешно добавил Кин. – Я имею в виду, я понимаю, что и как… и что должны быть цветы и стихи тоже как-то… но…

Юкико сжала губы, стараясь сдержать улыбку, которая почему-то казалась предательской и неуместной. Теперь ничего не сжималось в груди, да и дышать стало чуть легче. Его простота. Такое милое стеснение и неловкость. Это так здорово.

Она помнила.

Кин провел рукой по голове, бросил умоляющий взгляд в небеса.

– Я же сказал, что буду выглядеть идиотом…

– Неправда, это не так.

ПРАВДА. НАТУРАЛЬНЫЙ ИДИОТ.

Да тише ты.

ДА ЭТО ЖЕ АДИЩЕ, КЛЯНУСЬ. КОГДА Я ПОПАДУ В ЗАГРОБНЫЙ МИР И БУДУ ЖДАТЬ НАКАЗАНИЯ ЗА ГРЕХИ, МУЧИТЬ МЕНЯ БУДУТ ИМЕННО ЭТИМ. ОБЕЗЬЯНЬИ ДЕТИ-ПОДРОСТКИ. СРЕДИ МОРЯ БЕЗНАДЕГИ. ТОНУТ В ЛУЖЕ ИЗ СОБСТВЕННЫХ СЛОВ.

Лицо ее озарилось улыбкой.

Кин смотрел ей в глаза. Мягкий взгляд, полный безмолвной надежды. Надежды, заставившей предать всё, чем был Кин – семью, Гильдию, образ жизни. Надежды, побудившей его подарить Буруу механические крылья, благодаря которым они оба освободились из тюрьмы. Без него Буруу остался бы рабом Йоритомо. Без него она, вероятно, была бы уже мертва. Он отказался от всего. Сбросил металлическую кожу, которую носил, проделал длинный путь, чтобы найти ее.

Для такого требуется не только надежда.

Но и мужество .

– Я просто хочу, чтобы ты знала…

Сила.

– …Я скучал по тебе.

Любовь?

Юкико моргнула и открыла рот, чтобы ответить. Она чувствовала, как ноги будто приросли к месту, живот крутило, а сердце колотилось в груди в такт буре над головой.

С тихим фырканьем Буруу ушел в лес.

– Кин, я…

– Всё в порядке. Я понимаю, ты едва ли чувствуешь то же, что и я…

– Я не знаю, что чувствую. У меня и времени не было, чтобы думать об этом.

– Если бы ты что-то чувствовала, ты бы знала. Для этого не нужно думать.

– Кин, последний человек, которого я любила, пытался убить меня.

Она произнесла это и ощутила медный привкус на языке, старая рана снова засочилась кровью. Ее первый в жизни мужчина, первая любовь…

– Я бы никогда не причинил тебе вреда, – сказал он. – Никогда бы не предал тебя. Никогда.

– Я знаю.

– Прости. Я не хотел давить на тебя. Просто… я хотел, чтобы ты знала.

– Ты мне небезразличен. – Она взяла его за руки и смотрела на него, пока их взгляды не встретились. – Правда, Кин. Я беспокоилась о тебе. Мы все время искали тебя. И сейчас ты здесь… и от этого мне легче дышать. Ты даже не представляешь насколько.

– Представляю. – Он так сильно сжал ее пальцы, что стало больно. – Ты для меня – всё. Всё, что я сделал – я сделал из-за тебя. Всё. Только из-за тебя. Ты – первая и единственная причина.

Пока они стояли, глядя друг другу в глаза, лес вокруг них закипел. Она чувствовала тепло его кожи сквозь пропитанную дождем ткань. Он провел большими пальцами по ее ладоням, и какая-то часть ее захотела почувствовать его руки на ней, почувствовать тело, прижавшееся к ней, почувствовать хоть что-нибудь кроме боли и ненависти, растущих внутри нее раковой опухолью. В животе у нее вдруг запорхали бабочки, во рту высохло, ладони вспотели. Его губы приоткрылись, он быстро и неглубоко дышал, по коже стекала вода. Почти незаметно он придвинулся ближе, и она почувствовала, как на секунду ускользнула его внутренняя неуверенность, смытая легким дождем. Казалось, что внешний мир стал дальше на тысячу миль.