Ирина Сыромятникова - Да здравствует Король! [litres]

Ах да, империя, пастыри, хранители устоев (непонятно только – каких). Саиль поймала себя на мысли, что без их внимания чувствовала бы себя намного спокойней (Жуть! Еще немного, и – в еретики.) Провидцу-то легко, ему многочисленные са-ориотские традиции глубоко безразличны…

– Ты что, собираешься врать пастырям? – охнула девочка.

– Когда это я врал пастырям? – возмутился Лючиано.

Развивать тему не стали. Саиль жестом отослала мальчика из комнаты и стала одеваться.

Тетушка оставила у кровати чужие, но очень приличные вещи – шаровары, тунику, вышитый девичьими узорами халат (даже стыдно надевать такие, не смыв как следует дорожную грязь). Неприбранные волосы Саиль тщательно спрятала под платок (так лучше, чем светить грязными патлами) и придирчиво осмотрела себя. Из зеркала на нее глядела смутно знакомая девочка, смуглостью лица и облупленным носом напоминающая служанку. Хорошо, что тато этого не видит! А под рукой – ни румян, ни белил. Ну да ладно, гости сами виноваты, что не известили о своем визите заранее. Одно нарушение традиций на другое нарушение традиций, считай, ни в чем не виноват. Саиль покидала женскую половину, твердо намереваясь утонченностью манер компенсировать затрапезный вид.

Не получилось.

Двое визитеров расположились в гостиной без должной степенности, до отвращения фамильярно. Один из них проявил достаточно уважения к дому, а вот другой даже не потрудился сменить на что-то приличное поношенный серый балахон. Вместо того чтобы чинно вести с хозяином мудрую беседу, незнакомец рыскал по комнате, нашел колыбельку Пепе и теперь гадливо, одним пальцем ковырялся в пеленках.

– Мальчик – черноголовый, – брезгливо сообщил он.

Слова приветствия умерли на устах Саиль, в груди словно что-то зазвенело, но не натянутая струна, скорее – извлеченный из ножен клинок. Малютку, за свою крохотную жизнь потерявшего всех родных, хотели обидеть! Она шагнула вперед, оттесняя чужака от ребенка, поймала взгляд кунгхарнца и твердо произнесла:

– Это. Мой. Брат!!!

Пастырь (а кто еще может ходить с такими лохмами?) отшатнулся, суетливо залебезил:

– Гм… Да… Брат, конечно!

Второй гость круто заломил бровь. Лючиано успокаивающе сжал ее руку. Саиль стушевалась, вынула Пепе из колыбели и принялась нянчить (так ей было спокойнее). Какой позор! Куда делись ее манеры? Тато не уставал повторять: невоспитанность грозит потерей лица прежде всего самому грубияну, и не важно, кто первый начал. С этого момента она ни единым жестом не нарушит этикет!

Однако зло свершилось: через сознание девочки словно пролегла грань, по одну ее сторону остались семья и Лючиано, а по другую – весь остальной мир (и конкретно вот этот пастырь). О первых надо было заботиться, а вторых… убедить вести себя хорошо, любыми средствами. И в таком разрезе предложение врать пастырю уже не звучало еретически.

В итоге этот разговор превратился в шедевр недоговоренности и умолчания. Короткое и не совсем законное пребывание в Ингернике словно бы выпало из чреды событий и погрузилось в тень. Концы истории непротиворечиво соединились, оставив за скобками пророка и его пророчество. Очень серьезно и подробно Саиль рассказывала, как они с тато покинули Крумлих, потому что в городе стало тревожно. Тато поручил ее заботам очень хороших людей, живущих в доме с большим парком, там они с Лючиано и познакомились. Она каталась на пони, училась читать и писать на разных языках, но про родных не забывала! В какой-то момент желание навестить родственников стало непреодолимым, и Саиль отправилась в путь.

– И те хорошие люди вас отпустили? – недоверчиво уточнил пастырь с безопасного расстояния. Подвох он чуял, но в чем его суть – не понимал.

– Не стали мешать, – невинно уточнила Саиль, мысленно попросив прощения у сторожа. – Мне ведь было очень надо. К тому же мы подробно выяснили дорогу.

Правда, не у людей. Зато атлас оказался предельно подробным!

– И ваш уважаемый отец не запретил подобную авантюру?

– Мы поделились с ним нашими планами, – кротко улыбнулась девочка. – Но папа не мог поехать с нами, он снова работает.

И она не соврала, нет, просто не объяснила, работает – где, и поделились – когда, а присутствующие не стали переспрашивать, самостоятельно достроив картину в уме. Это было хуже, чем обман – сознательная, расчетливая манипуляция. Саиль почувствовала себя преступницей.

А вот дядя, узнав, что старший Амиши остался по ту сторону Серой Смерти, явственно повеселел. Интересно, в каких отношениях на самом деле состояли ее родные? То, что тато не ангел, Саиль уже поняла.

– Относительно вашего… гм… юного спутника. Он иностранец?

Дети коротко посовещались.

– Лючиано сказал, – вежливо объяснила Саиль, – что родом с севера, но родные отослали его из дома три года назад. Они все сейчас далеко-далеко, в месте гораздо лучшем, чем это. Но он не сирота! Лючиано надеется встретить в Кунг-Харне брата, отправившегося на заработки, тот должен вот-вот приехать.

Страшно представить себе, что вообразили о прошлом провидца все эти люди! Даже у пастыря лицо стало сочувствующим.

– По-моему, эту беседу надо заканчивать, – постановил дядя.

Гости начали прощаться, и уж тут-то Саиль продемонстрировала свое воспитание вполне. Старший из посетителей, представленный как господин Номори, с удовольствием принял традиционную игру, а вот пастырь все время сбивался и краснел. Хранитель устоев, Тай’Келли – третий класс! М-да. Тато подходил к своим обязанностям гораздо серьезней.

– И, когда устроитесь, обязательно отметьтесь у квартального старшины! – напомнил господин Номори новичкам. – Чем вы будете заниматься, мы решим по завершении семиглавья.

То есть возможно, что и никогда. Саиль проводила доброго господина глубокими поклонами.

Теперь – скинуть дорогие шелка, надеть домашнее, и – вперед! Позаботиться о Пепе, ослице, помочь тетушке со стиркой и обедом. О будущем пусть думает провидец. И вообще, спасать мир – работа для мужчин, женское дело – сделать так, чтобы спасители ни на что больше не отвлекались.

Благо тато, способного отнять у дочки веник и усадить за пяльцы, поблизости нет.

Императорский алхимик Шу’Тимар наслаждался неожиданным выходным. Пастырь ведь не сказал, как много времени займут общественные надобности? Значит – до вечера.

На кухне суетились женщины, жизнерадостное щебетание племянницы то и дело прерывал мягкий, серебристый смех жены. Последние полгода они его почти не слышали. На сорванца Юри неожиданно снизошла благодать: надел чистую рубаху, пригладил вихры и безропотно выполняет материны поручения. Определенно рассчитывает что-то с этого поиметь, негодник.