Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Ты достигла этой победы, выпустив концентрированную мощь загадочного механизма, старше вашей (письменной) истории – и потому, что ты та, кто ты есть, в процессе обучения владению этой мощью ты убила Алебастра Десятиколечника. Ты не хотела этого. Ты вообще подозреваешь, что он хотел, чтобы ты это сделала. Как бы то ни было, он мертв, и эта цепочка событий сделала тебя самым могущественным орогеном планеты.

Это также означает, что срок твоего могущества подходит к концу, поскольку с тобой происходит то же самое, что случилось с Алебастром: ты превращаешься в камень. Пока лишь твоя правая рука. Могло быть и хуже. И будет , когда ты в другой раз откроешь Врата или даже когда ты в другой раз применишь достаточно этой странной серебряной не-орогении, которую Алебастр назвал магией. Но выбора у тебя нет. Благодаря Алебастру у тебя есть дело, которое ты должна сделать, и невнятная фракция камнеедов, которая всегда втихую пыталась покончить с той древней войной между жизнью и Отцом-Землей. Тебе кажется, что дело, которое ты должна сделать , самое легкое из двух. Просто поймать Луну. Закрыть Юменесский Разлом. Сократить длительность нынешней Зимы с тысяч или миллионов лет до чего-либо приемлемого – чтобы у человеческой расы был шанс выжить. Навсегда покончить с Пятым временем года.

Дело, которое ты, однако, хочешь сделать – найти Нэссун, твою дочь. Забрать ее у человека, который убил твоего сына и утащил ее за полмира в разгар катастрофы. По этому поводу у меня есть и хорошие новости, и плохие. Сейчас мы перейдем к Джидже.

Ты не то чтобы в коме. Ты – ключевой компонент сложной системы, которая сейчас вся в целом пережила массивную, плохо контролируемую стартовую перегрузку и аварийное отключение с незначительным временем перезарядки, проявившееся как магохимическое фазовое сопротивление с мутагенным откликом. Тебе нужно время для… перезагрузки.

Это значит, что ты в сознании. Это больше похоже на периоды полусна-полубодрствования, если это имеет значение. Ты как-то осознаешь происходящее. Качающееся движение, случайные встряски. Кто-то кладет тебе в рот пищу и вливает воду. К счастью, ты достаточно в себе, чтобы глотать и жевать, поскольку конец света на засыпанной пеплом дороге – плохое место и время для кормления через трубку. Кто-то одевает тебя и всовывает промеж ног подгузник. Тоже плохое время и место для этого, но кто-то ухаживает за тобой, и ты не против. Ты едва замечаешь все это. Ты не ощущаешь голода или жажды, прежде чем тебе дают еду. Твои испражнения не приносят особого облегчения. Жизнь продолжается. Так что восторги тут ни к чему.

Со временем периоды сна и бодрствования становятся более выраженными. Затем однажды ты открываешь глаза и видишь над собой затянутое облаками небо. Оно качается взад-вперед. Порой по нему проплывают голые ветки. Слабая тень обелиска сквозь облака – шпинель, подозреваешь ты. Вернулась к прежней форме и громадности и следует за тобой, как одинокий щенок, раз Алебастр мертв.

Через некоторое время тебе становится скучно смотреть в небо, так что ты поворачиваешь голову и пытаешься понять, что происходит. Вокруг тебя движутся серо-белые фигуры, как во сне… нет. Они одеты как обычно, просто все в бледном пепле. И одеты они многослойно, поскольку холодно – вода еще не замерзает, но близко к тому. Зима длится почти два года – два года без солнца. Разлом выбрасывает много тепла на экваторе, но этого отнюдь не достаточно, чтобы компенсировать недостаток огромного огненного шара в небе. И все же без Разлома было бы хуже – температура была бы сильно ниже нуля, а не близка к нулю. Пустячок, а приятно.

Как бы там ни было, одна из пепельных фигур, похоже, замечает, что ты очнулась, или чувствует твое шевеление. Лицо в маске и очках поворачивается к тебе, затем снова вперед. Двое перед тобой перешептываются, но ты не понимаешь. Они говорят не на чужом языке. Просто ты не совсем в себе, и слова частично глушит пеплопад.

Кто-то заговаривает позади тебя. Ты вздрагиваешь и пытаешься посмотреть назад на другого человека в маске и очках. Кто эти люди? (Тебе не приходит в голову испугаться. Как и голод, такие примитивные вещи теперь для тебя стали более абстрактны.) Затем что-то щелкает, и ты понимаешь – ты на носилках, – это две жерди, между которыми натянута шкура, и тебя несут четверо. Один из них кричит, остальные отзываются чуть дальше.

Много откликов. Много людей.

Еще один крик откуда-то издали, и люди, несущие тебя, останавливаются. Они переглядываются и синхронно опускают тебя с легкостью многократно повторенного маневра. Ты ощущаешь, как носилки ставят на мягкий сыпучий слой пепла поверх еще более толстого его слоя, поверх того, что может быть дорогой. Затем твои носильщики отходят, открывают рюкзаки и садятся в ритуале, знакомом тебе по месяцам, проведенным в дороге. Перекус.

Ты знаешь этот ритуал. Тебе следует встать. Что-то съесть. Проверить ботинки насчет дыр или камешков, осмотреть ноги в поисках незамеченных мозолей, проверить маску – минутку, а ты в маске? Если все прочие в масках… Твоя лежала в твоем дорожном рюкзаке, так ведь? Где он? Кто-то выходит из полумрака и пеплопада. Высокий, широкий, обезличенный одеждой и маской, но узнавание приходит благодаря знакомым пушистым пепельным волосам. Она садится на корточки возле твоей головы.

– Хм-м. Все-таки жива. Похоже, я проиграла Тонки пари.

– Хьярка, – говоришь ты. Твой голос еще более хриплый, чем у нее. По складкам ее маски ты понимаешь, что она ухмыляется. Странно ощущать ее улыбку без обычного угрожающего подтекста ее заточенных зубов.

– И мозг, вероятно, не пострадал. Я хотя бы выиграла пари с Юккой. – Она оглядывается по сторонам и орет:

– Лерна!

Ты пытаешься поднять руку и схватить ее за ногу. Это все равно что сдвинуть гору. Вообще, ты должна быть способна передвигать горы, потому ты сосредотачиваешься и наполовину поднимаешься – и забываешь, зачем тебе была нужна Хьярка. Она оглядывается, к счастью, и видит твою поднятую руку. Она дрожит от усилий. После раздумья она вздыхает и берет тебя за руку, затем отводит взгляд, словно в растерянности.

– Что творится? – удается выдавить тебе.

– Чтобы, ржавь побери, я знала. Мы не ждали передышки так быстро.

Это не то, чего ты ожидала, но слишком много усилий уйдет на попытку сказать остальное. Потому ты лежишь, и тебя держит за руку женщина, которая явно лучше занялась бы чем-нибудь другим, но все же снисходит, чтобы выразить тебе сочувствие, поскольку думает, что ты в этом нуждаешься. Тебе этого не нужно, но ты благодарна за попытку.

Еще две фигуры выступают из вихря, обе узнаваемые по знакомым очертаниям. Одна мужская и худощавая, вторая женская и пухлая. Худощавая сменяет Хьярку у твоего изголовья и наклоняется, чтобы снять с тебя очки – ты и не осознавала, что они есть.